Змей, умеющий говорить

– Ха! Если бы я доверяла каждому встречному и поперечному, то не сберегла бы девичью честь, – ответила служанка, скрестив руки на массивной груди.

– Вы абсолютно правы. Проходимцев хоть отбавляй, но я не один из них. Я могу описать вам несчастную. Она небольшого роста, лицо в синяках и ссадинах. Ее сильно избили сегодня ночью.

– Вы ее муж? – все еще недоверчиво спросила служанка.

– Я ее добрый знакомый. Я знаю, где она живет, и хочу отвести домой и передать родственникам из рук в руки. Вы сказали, что накормили ее, значит она пришла в себя?

– Прийти то она в себя пришла, да ничего не говорит, болезная. Лежит и стонет. Да и как скажешь, если губы разбиты и вместо глаз щелочки, заплыли совсем.

– Простите мне мои дурные манеры, я не поинтересовался вашим именем. Меня зовут Герман, а вас?

– А я не знакомлюсь со всякими незнакомцами! Проходите и забирайте, раз такое дело, – сказала служанка, но не посторонилась и Герману пришлось протиснуться между дверным косяком и ее необъятной грудью.

Герман прошел в приемную и увидел лежавшую на узкой кровати женщину, ее лицо утратило узнаваемость и превратилось в круглую маску лилового оттенка. Склонившись над ней, он почувствовал едва уловимый аромат спелой дыни.

– Ну, давай… попробуем встать, – Герман осторожно просунул руку под ее голову, а другой взял за плечо и помог ей сесть на кровати. – Молодец. Знаю, что все тело болит и голова как лодка в шторм, но нужно идти. Здесь нельзя оставаться. Пару дней отлежишься у меня, а потом пойдешь своей дорогой. Встаем… – прошептал ей Герман. – Простите, моя госпожа, но, возможно, у вас найдется платок, покрыть голову несчастной? Не хочу пугать прохожих ее внешним видом, – обратился к служанке Герман.

– Сейчас поищу… Вот! Я думаю, эта тряпица подойдет.

– Благодарю вас, – сказал Герман и вывел пострадавшую на улицу.

С моря дул сильный ветер принося с собой запахи соли, водорослей и горячего песка. На небе было ни облачка и солнце светило ярко.

– Сколько лет прожил в столице мира, но до сих пор поражаюсь контрасту его дневной и ночной жизни. Город похож на сердце человека, в нем и рай, и ад уживаются вместе, – сказал Герман, жмурясь на солнце. – Мы с тобой сегодня пойдем другой дорогой, я очень устал, и у меня не хватит сил отбивать тебя еще раз. Знаю, что идти тяжело, но нужно поторопиться у меня много дел.

Точильщик ножей вращал камень высекая искры из металла, водонос орал во все горло предлагая чистейшую воду “только что набранную из ручья”, продавец хвороста остановился перевести дух и присел на вязанку дров, мальчишки бегали друг за другом беззаботно смеясь, пожилая нянька куда‑то сопровождала девицу на выданье, десяток латников в полном вооружении построившись по двое шли строем скорчив свирепые рожи, знатный человек в богатой одежде гордо восседал на цокающем подковами чистокровном скакуне, пастухи гнали уныло мычащее стадо коров на бойню, рабы несли зашторенный паланкин, кухарка поставив наполненную овощами корзину на голову спешила на кухню, высоко в лучезарном небе кружила стая голубей. Город жил обычной мирной жизнью.

– Твой наполненный серебром пояс у меня, я взял из него сумму необходимую для оплаты услуг лекаря. Откуда у тебя столько серебра и кто те люди, которые тебя избили? Ты похожа на служанку, стянувшую деньги у своей хозяйки. Так и было? Скажу тебе прямо, деньги ты больше не увидишь, но взамен я предложу тебе убежище, то есть – свой дом, на время достаточное… сама решишь, когда уйти. Почему ты молчишь? Язык у тебя цел. Хотя бы кивни, – женщина застонала и села на дорожную брусчатку. Герман оттащил ее к краю дороги и посадил у стены дома. – Давай отдохнем, но не долго, – Герман стоял спиной к стене, закрыл глаза и запрокинул голову. – Мне можно доверять, женщина, я не чудовище. Душа у меня замарана, но я не чудовище. Приставать к тебе не буду, предпочитаю иметь дело со шлюхами. Если ты не против, я буду называть тебя Апрелией.

Проходящая мимо женщина бросила несколько медных монет сидящей на земле Апрелии.

– Премного благодарны госпожа, здоровья вам и деткам вашим, – гнусавым голосом поблагодарил ее Герман – Может бросить собачью службу и податься в попрошайки, – сказал Герман поднимая с земли Апрелию.

– Что ты тут со своей бабой вытворяешь! А ну пошли отсюда! Положь деньги на место! – трое нищих отделились от паперти храма, стоявшего на противоположной стороне улицы. У самого крупного из них чудесным образом выросла нога и он, превратив увесистый костыль в дубину, пошел на Германа в сопровождаемый своими товарищами.

– А что такого? – удивился Герман опуская Апрелию на землю. – Ну попросил несколько медяков на корочку хлеба и глоток воды, что в этом такого? Я не знал, что это место уже намолено другими бедолагами. Сейчас мы уйдем.

– Я сейчас съезжу тебе по куполу, и ты услышишь такой колокольный звон, которого отродясь не слыхивал! Понял, нет!? – “одноногий” наступал на Германа примериваясь к удару костылем.

– Я все понял, – сказал Герман. – Кроме этих двух медных оболов, готов поделиться с вами серебряной монетой. Я честно ее заработал двумя кварталами выше по этой улице, спев жалостливую песню о любви и разлуке. К большому моему сожалению я не кастрат, иначе мой голос был бы настолько прекрасен, что и не передать словами. Держите, ребята, – сказал Герман и бросил “одноногому” серебро, которое тот проворно схватил на лету выронив при этом костыль.

Невдалеке послышался мелодичный звон колокольчиков закрепленных на остроконечных красных войлочных шапках глашатаев, доносивших народу сообщения о новых указах василевса. Их плащи были сшиты из лоскутков ярких тканей и выделяли их из толпы.

– Указ божественного солнцеликого василевса Гераклия Вулгароктона на время военной опасности пришедшей с запада касается воинов всех видов войск и ополченцев набранных в столице мира, нашем великом городе, и за его пределами. Перебежчиков к врагу, если таковых удастся вернуть, подвергать пыткам и отдавать на растерзание зверям; утративших или продавших свое оружие карать распятием на столбе; невыполняющих приказ полководца, даже если невыполнение приказа привело к удачным последствиям, отдавать на растерзание зверям; призывающих к открытому восстанию или бунту, сжигать во чреве медного быка; оставивших вверенный им пост бить палками до смерти; начальников расхищающих вверенное им военное имущество сжигать во чреве медного быка, – кричали глашатаи хором, перекрывая шум толпы. – Всем жителям столицы мира иметь вид радостный и довольный, – глашатаи двигались в толпе без остановки, как корабль с раздутым парусом по волнам.

– Ну что, ребята, договорились? – спросил Герман у “нищих”, когда глашатаи скрылись в толпе.

– Ладно, певец, – ответил “одноногий”, – катись, и дурочку с тряпкой на голове не забудь.

– Благодарю вас, господа, – ответил Герман согнувшись в глубоком поклоне, разгибаясь он поднял с земли Апрелию и потащил ее в толпу.