Змей, умеющий говорить

– Интересно, что наш божественный василевс своей непостижимой, для нас смертных, мудростью приравнял расхищающих имперское имущество к подстрекающим к бунту. Скоро бездонное чрево медного быка насытится, – сказал Апрелии Герман. – А я продолжаю тратить твое серебро на благие дела. Фемел поступил бы иначе. Ты его не помнишь. Когда он тащил тебя к лекарю на своей спине, ты была без сознания. Так вот, он поступил бы как варвар с северных земель находящихся за пределами границ империи. Они там хватаются за меч по малейшему поводу. У него эта особенность его душевного устройства чувствуется на расстоянии и внушает страх окружающим. Люди чувствуют, что он может легко воткнуть в них нож и провернуть его в ране и предпочитают не связываться с ним. А я… мне такое не по нутру. Предпочитаю откупиться.

На перевернутой вверх дном пустой пивной бочке сидел вербовщик, свесив тонкие ножки круглый, как бычий пузырь, с красной свекольной рожей и зазывал вступить в имперские войска, ради любви к родине и трехразовой мясной похлебки с чесноком. Желающих расстаться с жизнью было немного, но имена тех, кто пожелал это сделать, он записывал на вощеных табличках остро заточенным стилосом.

– Подходите сограждане, записывайтесь сами и приводите с собой друзей! Умереть за империю и нашего солнцеподобного василевса, это честь для ромея! Гарантированное трехразовое питание и денежное довольствие помогут вам выбраться из нищеты, рассчитаться с долгами, обеспечить будущее детей. Жена больше не будет грызть вас острыми словами, теща больше не будет отравлять своим ядовитым языком вашу печень, дети больше не будут смотреть на вас голодными глазами, плакать и говорить: «Папа, папа, дай хлеба!»», – орал вербовщик.

– Простите, уважаемый, – обратился к вербовщику проходящий мимо Герман, – а какого размера денежное довольствие?

– Записывайся, друг! – заорал вербовщик несмотря на то, что Герман стоял рядом. – Записывайся, и ты получишь достаточно денег, чтобы нанять лучших докторов и поставить свою бабу на ноги, я вижу, она у тебя припадочная!

– Не могли бы вы озвучить точную сумму, – не сдавался Герман.

– Да что тебе это довольствие!? – уворачивался вербовщик. – Главное – это добыча! А добыча будет знатная! Там же графы и бароны, и всякие прочие с титулами и слугами! У них даже оруженосцы ходят в расшитых жемчугом одеждах. Кошельки набиты золотом, доспехи и оружие украшены драгоценными камнями! Я бы и сам записался в войско, но здоровье не позволяет. Колени подводят. Записывайся, не пожалеешь.

– Хорошо, – легко согласился Герман, – только бабу свою домой отведу.

– Давай, давай, на долго не откладывай! Свободных мест в строю осталось мало! – орал вербовщик вслед скрывшемуся в толпе Герману.

– Вот мое скромное жилище, – сказал Герман, спустившись в полуподвальное помещение и усадив Апрелию на кровать. В неярком свете маленькой свечи комната Германа выглядела бедно, но уютно. Если бы он зажег несколько больших свечей, то можно было бы увидеть многолетнюю паутину, развешенную по углам трудолюбивыми пауками; черный лоснящийся от сажи потолок; пространство около закопченного очага было усеяно мелкими веточками и щепой разлетавшимися в разные стороны при рубке хвороста; стены приобрели серый, с желтоватым отливом, цвет; кое‑где распустилась плесень. В небольшом деревянном бочонке с водой резвились личинки комара; на столе в давно немытой посуде догнивали остатки пищи; внутри стен, в сложных лабиринтах нор, копошились мыши; запах золы из очага смешивался с запахом испражнений из ведра, стоявшего у входа.

– Попрошу солому у хозяина дома и буду спать на полу, а ты, Апрелия, на моей кровати. Давненько в моей комнате не было женщин. Если бы не твое лицо, в данный момент похожее на спелую сливу, тебя можно было бы назвать идеальной женщиной, молчаливой и покорной, мечтой каждого мужчины. Живу, вот, в подвале дома, но мне здесь уютно, как младенцу во чреве матери. Правда, на освещение уходит уйма средств, окон нет. Зато не дует. И никто не заглядывает с улицы из праздного любопытства.

В дверь сильно постучали.

– Открывай, я видел, как ты заходил. Нет смысла прятаться за этой хлипкой дверью. Окон у тебя нет, сбежать ты не сможешь.

Герман тихо подошел к двери и приложил к ней ухо.

– Я слышу, как ты дышишь. Хватит этих игр.

Герман открыл дверь, на пороге стоял высокий человек с хищным крючковатым носом.

– Здравствуй, Фома, – поздоровался Герман. Высокий кивнул и потеснив Германа вошел в комнату и закрыл за собой дверь.

– Я вижу, ты не один, – сказал Фома.

– Да, не один.

– Это ты так её отделал?

– Нет, я женщин не бью.

– Не бьешь? Я всегда считал тебя странным. Впрочем, может быть ты и прав. Тебе действительно нельзя бить женщин, – сказал Фома, осматриваясь по сторонам. – Затащить в такую нору хотя бы одну из них – это уже большая удача. Но я пришел к тебе не ради разговоров о слабых мира сего. Где мои деньги, Герман? Ты должен был отдать долг семь дней назад. Не отдал. Вынудил меня идти через весь город. С друзьями так не поступают.

– Не знал, что мы – друзья.

– А как еще назвать человека, который потакает твоим слабостям? Тебе и таким как ты, нравится делать ставки на ипподроме. Но у вас на это нет денег. Я понимаю и не осуждаю. Я, как настоящий друг, всегда приду на помощь и не скажу лишнего слова. Ты проигрался в пух и прах, но тебе нужны деньги на еще одну ставку, пожалуйста. Возьми, дорогой друг. Возьми, но вовремя отдай. Может быть я беру с вас большой процент? Нет. Пару монет сверху и мне достаточно. Некрасиво так поступать со своими друзьями. И то, что ты “многоглазый” не дает тебе никаких привилегий, наоборот, ты должен особенно тщательно контролировать свое поведение. Да, да, я знаю, где ты служишь.

– Если бы ты не знал, кто я, разговаривал бы не так вежливо.

– В иных случаях мои ребята вывозят должника в море на лодке, если погода позволяет, и макают головой в пенную волну.

– Вот твои деньги, – Герман расстегнул под одеждой пояс с серебром и передал его Фоме.

– Почему раньше не отдал? – спросил Фома, покачивая пояс на ладони, пытаясь по его весу определить количество серебра в нем.

– Эти монеты приплыли ко мне не так давно.

– Мне нужно пересчитать.

– Присаживайся за стол, – сказал Герман и сдвинул грязную посуду на другой край стола.

– Как ты живешь в таких условиях? Впрочем, с такими долгами… – открыв клапана карманов пояса Фома высыпал горкой серебряные монеты на стол и начал сосредоточенно составлять из них столбики по десять монет.

– Фома, к тебе есть несколько вопросов.

Фома вопросительно кивнул головой, не отрывая глаз от серебра.

– Ты что‑нибудь слышал об убийстве в “Хрустящей корочке”?