Зодиак Улитки

Николай Николаевич смутился ещё больше.

– Вы и министра сможете уговорить?

– Поймите вы, милый мой человек, – Муругана осторожно прикоснулась ладонью к щеке директора, – на этой планете нет абсолютно здоровых людей. Как говорят ваши медики? – Есть только недообследованные. А у тех есть недообследованные родственники и так далее. И поверьте, – женщина игриво прищурила глаз, – мне есть, что предложить этим людям.

– То же, что и моей Юленьке? – уточнил Николай Николаевич.

– Верно, – согласилась Муругана. – Я в состоянии помочь, и я это делаю.

И она круто развернулась и зашагала к двери.

– Вас проводить? – засуетился директор.

– Ни к чему, – на ходу бросила и исчезла за дверью Муругана.

Вернувшись за стол, Николай Николаевич отодвинул нижний ящик и достал круглую жестяную коробку из‑под печенья. Сняв крышку, на которой улыбчивый Дед Мороз кормит щедрой рукой крошками, видимо, этого самого печенья, сидящих на снегу снегирей, директор вытащил и положил на стол пистолет Макарова. Чёрный, матовый металл. Затем медленно убрал от него руку, откинулся на спинку кресла, перевёл взгляд на стоящую рядом с лампой фотографию в прозрачной рамке.

На него смотрела женщина средних лет со светлыми волосами и чуть прищуренными, смеющимися глазами. Волосы слегка растрепал ветерок, а вокруг царит яркое, знойное лето.

Он сделал эту фотографию десять лет назад, когда отдыхали на Средиземноморье. Юле тогда исполнилось девять. Она всё время смеялась, пела песни и танцевала, изображая Белоснежку. А Танюша смотрела на дочь вот таким взглядом, полным счастья и мудрости. Матерью Татьяна была спокойной и нежной. У неё на всех хватало и внимания, и любви.

Любовь, – такое далёкое, такое обжигающее слово. Безвозвратно утерянное, далёкое и жестокое. Так, по крайней мере, Николаю Николаевичу казалось вот уже два года. Именно столько прошло с тех пор, как не стало Татьяны.

Ушла тихо, всё с той же улыбкой в глазах. И последним наставлением для него прозвучало: «Люби Юленьку. В ней частичка моей любви к тебе».

Так он теперь и жил, осознавая, что всё, что осталось у него – это Юля, его дочь. Их дочь. И он обязан сохранить её жизнь во имя любви к Татьяне.

Спрятав пистолет обратно в коробку, а затем в нижний ящик стола, Николай Николаевич взял трубку стационарного телефона, набрал трёхзначный номер вахты театра и после небольшой паузы спросил:

– Марина Харитоновна, а что там, Наитин ещё не появлялся?

– Нет, Николай Николаевич, – ответил в трубке низкий женский голос. – Ещё не появлялся.

Переведя взгляд на зашторенное окно, добавил:

– Как только зайдёт в театр, сразу же направьте ко мне.

– Хорошо, Николай Николаевич, – так же невозмутимо согласился голос.

Вернув трубку на рычаги, директор тихим голосом сказал:

– Надо бы шторы раздвинуть. Меня‑то солнечный свет не раздражает.

 

 

= 3 =

 

Возле служебного входа в театр Феликс стал свидетелем необычной картины. Из двери вышла женщина странного, мягко сказать, внешнего вида. Широкополая синяя шляпа, огромные зеркальные очки «авиаторы», разноцветный длинный шарф поверх джинсовой жакетки, красная юбка, голубые кроссовки. Мало того, на руках белые матерчатые перчатки. И это всё в тёплую, даже жаркую, непривычную для утренних часов, погоду.

Несмотря на то, что женщина явно торопилась, рядом с ней шагал крепкого телосложения мужчина в чёрном костюме, белой рубашке без галстука и чёрных очках, услужливо неся над ней необычно здоровенный зонт. Сверху он был белого, а изнутри чёрного цвета. Феликс успел это заметить. Впрочем, как и то, что буквально на секунду женщина приостановила торопливый бег до открытой дверцы чёрного автомобиля представительского класса и с любопытством бросила взгляд в сторону Феликса.

Или ему это просто показалось. До конца он не был уверен.

После того, как женщина юркнула на заднее сиденье, и сопровождающий захлопнул дверцу, издавшую глухой звук упавшего на морское дно валуна, здоровяк умело сложил массивный зонт и спрятал в багажник. Затем дошёл до передней пассажирской дверцы и скрылся в темноте салона.

Через секунду автомобиль с незнакомкой плавно тронулся с места. За ним уверенно последовал чёрный микроавтобус. Стёкла и первого и второго транспортного средства были затонированы до такой степени, что невозможно было определить, кто ими управляет, – водители или сила магического заклинания. А под капотом, возможно, вместо двигателя, сидел небольших размеров дракон с функцией внутреннего сгорания. Именно так, а то есть нереально, выглядели машины, пересекающие черту поднятого шлагбаума.

И всё‑таки удивительно, – что могли делать подобные персонажи утром в театре? Ведь не цирк же у них, в самом‑то деле.

Заходя в здание театра, Феликс собирался первым делом поинтересоваться у вахтёра, каких‑таких птиц и каким ветром занесло к ним в этот утренний час.       Оказавшись возле небольшого окошечка в окне вахты, за которым сегодня восседала царицеподобная Марина Харитоновна в высоком пожелтевшем парике, пушистой шерстяной кофте с накрахмаленным узорчатым воротничком, Феликс собрался задать вопрос. За всю работу в театре ни разу не видел, чтобы Марина Харитоновна изобразила хоть что‑то похожее на улыбку. Вот и сейчас её тёмно‑бардовые пухлые губы ровно и бесстрастно произнесли, не дав Феликсу даже раскрыть рта:

– Наитин, нужно срочно явиться к директору. Николай Николаевич только что звонил, сказал, чтобы ты сразу, как только появишься, поднялся к нему в кабинет.

Феликс, будто нарочно игнорируя слова вахтёрши, широко улыбнулся и сказал:

– Доброе утро, уважаемая Марина Харитоновна.

– Ты меня слышал? – почти перебивая Феликса, заговорила в ответ невозмутимая привратница служебного хода в храм искусства. – Не до любезностей.

Каким‑то шестым чувством Феликс уловил в словах Марии Харитоновны, обычно звучавших сухо и прямолинейно, искреннюю взволнованность, переживание за что‑то, произошедшее совсем недавно. И это что‑то явно не из категории приятных сюрпризов.

– Что‑то случилось? – посерьёзнев, спросил Феликс.

Марина Харитоновна лишь махнула рукой и добавила:

– Иди уже. Сам Николай Николаевич и расскажет.

Сердце в груди бешено заколотилось. Не хватило ему одного утреннего приключения. Он чувствовал, как огромный ком неприятностей медленно и неумолимо движется на него.