4. Хашар. Беспощадная жестокость

– Он ослушался приказа, – мрачно заключил он, и стоявшие вокруг воины опустили взгляды. Всё было понятно.

– Ладно… Возьми к себе. Не спускай глаз. Береги. Головой отвечаешь, – Субэдэй говорил рубленными фразами, уже мысленно возвращаясь в Улус Великой Орды. – Кто там ещё?

– Десяток охотников и две девушки. Сёстры. Одна – немая. Дочери вождя.

– Покажи! – это уже было любопытно. Если они не погибли, то могли оказаться очень хорошим вознаграждением за долгое воздержание в этом походе на север. Хотя… можно было поступить и по‑другому.

В этот момент к костру подвели двух испуганных девушек. Страх парализовал их волю. Это было видно сразу по расширившимся неподвижным глазам и напряжённым лицам. Они даже двигались, как старухи, угловато и неуклюже, сутулясь и вжимая голову в плечи.

– Вот, – первый тысячник взял их за локти и подвёл ближе. Даже при свете костра Субэдэй видел, что девушки были молодыми и сильными, их лица обладали явной привлекательностью. И чем больше он на них смотрел, тем больше они ему нравились. Однако в глубине души уже рождалась другая мысль.

Опыт и долгая борьба в разрастающемся семейном клане Тэмуджина научила его не спешить с выводами и поступками. Поэтому желание насладиться девушками в походе сменила другая мысль – подарить их самовлюблённому Джучи. Такой поступок доказал бы юному сыну Чингисхана преданность и покорность Субэдэя и, наверное, помог бы усыпить его бдительность.

В последнее время на наследника‑чингизида стало влиять много людей. А проблемы с этими дикими туматами только ухудшили их отношения. Так что подарок хотя бы одной, нормальной дикарки был в данном случае правильным решением.

– В повозку! – коротко приказал он. – Та, что говорит, пусть сидит внутри и не высовывается. Немая будет помогать. Повезём их в Улус.

– Понял. А что с этим делать? – тысячник показал на Нурэя.

– Завтра возьми на тот берег. Пусть покажет, где спрятались его братья.

– А потом?

– Сам решишь. Если нужен, оставишь.

На этом разговор закончился. И все, кроме Нурэя, стали расходиться. Охотник хотел подойти к Субэдэю и спросить об Уйгулане, но его грубо оттолкнули и сказали не приближаться. Несмотря на протест, Нурэю быстро объяснили, что если он хочет жить, то лучше ни с кем не спорить. Блеск сабель и недовольные лица монгольских воинов красноречиво подтверждали слова тысячника. Тот приказал подготовиться к утренней переправе, чтобы добить всех туматов.

Помимо обиды и ярости, которые Нурэй глушил в себе всеми силами, росло удивление тем, что его теперь считали одним из своих. Никто не охранял его, никто не связывал, никто не помогал.

Похоже, половина воинов тоже были из разных племён. Их можно было отличить по едва уловимым различиям в форме лица и предметам одежды. Но сейчас, ночью, эта мысль только промелькнула в сознании Нурэя и сразу забылась, потому что её снова вытеснила жгучая обида на предводителя монгольского войска. Тот не сдержал своё слово. Не отдал ему Уйгулану. Не убил Билбэта. Это было нечестно.

 

Глава 11. Неприступный лес

 

Утро для всех обитателей монгольского лагеря началось по‑разному. Птицы по‑прежнему наивно и радостно распевали свои трели, первые лучи солнца согревали землю, и мягкий туман медленно сползал от скал к реке, отступая под натиском тёплых лучей солнца. Из‑под белесой пелены постепенно появлялись следы разыгравшейся трагедии: примятая трава, сломанные кусты, взрыхлённая сотнями копыт земля – всё это выглядело на фоне яркой листвы и нежных красок неба грубо и неестественно, однако о красоте никто не думал. Когда солнце поднялось над горами на четверть диска, первые две сотни монголов подошли к броду и стали медленно переправляться на противоположный берег по скользким камням.

Однако там их уже ждали. Как только лошади приблизились к узкой песчаной кромке, из‑за деревьев полетели стрелы. У первой десятки выжить не было ни единого шанса. Тем не менее когда течение медленно снесло тела в сторону, дерзкие кочевники снова ринулись в атаку. Скорее от отчаяния, потому что эта попытка тоже оказалась неудачной: лошади передвигались по каменистому дну слишком медленно, их тела были незащищены, и сами всадники тоже не могли закрыться от стрел маленькими щитами.

Третью попытку решили совершить без лошадей, спешившись. И тут удача наконец улыбнулась дерзким хозяевам степей. Боясь прямого попадания, они приседали в воду по горло и накрывались сверху щитами. Так попасть в них было тяжелее, поэтому вскоре их мокрые фигуры показались у первых камней на берегу.

Чтобы двигаться дальше, надо было перебраться через валуны. Там были туматы. Они прятались за деревьями. Монголы это поняли. Они были на удивление сообразительными, поэтому не кинулись сразу вперёд, а подождали, пока на середину брода не подъедут конные лучники. Те стали осыпать стрелами лес, что позволило их пешим соплеменникам почти без потерь перебраться через камни и напасть на туматов. Охотники, в свою очередь, выпустили несколько стрел в нападавших и скрылись в зарослях.

Перед монголами высились стволы деревьев. Внизу, у самой земли, они погружались в густые заросли кустарников. Врага нигде не было видно. Бросаться вперёд было опасно. Пришлось остановиться и обдумать, что делать.

В это время для двух сестёр началось суровой испытание. Теперь они стали дорогими рабынями самого Субэдэя. Прикасаться к ним было нельзя. Но и помогать тоже никто не собирался. Уйгулану из кибитки не выпускали, поэтому все бытовые заботы легли на плечи Аруны.

Это был первый восход солнца, который она встречала с такой ненавистью и отчаянием. Теперь ей надо было обо всём спрашивать десятника. Простые воины с ней не разговаривали. Вынести отходы за собой и сестрой – надо идти к десятнику; сходить за водой – снова к нему; еду тоже надо было просить у него. Хуже всего приходилось в те моменты, когда этого человека не оказывалось на месте. У него были свои дела, он уходил, приходил, менял стражников, разговаривал с ними, и только потом удосуживался обратить внимание на трепетно молчавшую в стороне Аруну. Нет, она не боялась, дикого и животного ужаса, как раньше, не было, однако мысль о том, что отца и мать убили, а братья погибли на скалах, наполняла её мысли болезненным страданием и изматывала хуже любой работы.

Аруна боялась неизвестности больше, чем Уйгулана. Та говорила ей, что каждый прожитый день лучше, чем смерть. Он даёт надежду. Однако Аруна была с ней несогласна. И в этом интуиция её не обманывала. Если бы Уйгулана только могла себе представить, что их ждёт в будущем, то сразу бы изменила своё мнение и, возможно, предпочла бы умереть, чем пройти через это.

Богдана бросили в глубокую чёрную яму. Она была очень, очень глубокой, потому что когда он пришёл в себя, то ничего не увидел. Судя по всему, была ночь. Такой кромешной тьмы он не мог припомнить. Полный мрак. И запаха тоже нет. Земля неровная. В спину давит что‑то твёрдое. Кажется, камень. Плоский. Но почему он тёплый. Как это?