4. Хашар. Беспощадная жестокость

Мысли сосредоточились на лопатках и позвоночнике. Вся спина была окутана приятным теплом, как будто оно исходило из неведомого источника. А руки в это время медленно опускались вниз. Под ягодицами и бёдрами торчали угловатые палки и камни. По крайней мере, так казалось по ощущениям.

Но вот пальцы коснулись первых выступов и, проскользив вниз, замерли. Замерло всё: мозг, дыхание, мышцы; он не мог пошевелиться, чувствуя, что держит в правой руке длинную кость. Поверхность была гладкой, с лёгкой шероховатостью по концам, где находились суставы. Она была большой. Как бедро человека.

Нет! Хватит! Непроглядная тьма заставляла воображение рисовать самые невероятные картины. Надо было успокоиться. Ведь такие кости могли быть у лосей или косуль. Однако подлое сомнение подсовывало другие варианты, задавало новые вопросы, и на них ответа не было.

Почему костей было так много? Он буквально сидел на них! Вот ещё одна, чуть поменьше, давила в бедро, дальше – вторая… Надо было встать. Это было невыносимо. Левая рука покалывала. Затекла, отлежал… Ладонь медленно опустилась к бедру и легла на гладкий полукруглый камень. На него можно было опереться и встать. Но при первом же нажиме он хрустнул и сломался. Обломки больно впились в ладонь. Пальцы нащупали рядом ещё один голыш, но не стали опираться на него, а прошлись по кругу, ощупывая поверхность.

Чёрт! Это был череп. Вот почему он сломался! В ушах повторился ужасный хруст. Богдан передёрнулся. Однако звук не исчез, и даже немного усилился. Теперь это был не хруст, а низкое, грубое рычание; и оно медленно приближалось. Зверь находился где‑то совсем рядом, в ноздри ударил резкий, отвратительный запах гнилого мяса. На мгновение в голове даже вспыхнул образ длинных острых клыков с капающей слюной, дрожащей верхней губой, и сморщенным носом.

Надо было встать, как можно быстрее… однако ноги не слушались. Руки тоже безвольно повисли и только пальцы отчаянно сжимали огромную кость, не в силах сдвинуть её с места. Шаги зверя были всё ближе. Он прыгнул вперёд и впился зубами в плечо; затем стал трясти изо всех сил, пытаясь вырвать кусок мяса острыми клыками. От ужаса Богдан закричал. Страх, настоящий животный страх взорвал мозг изнутри и выплеснул в тело последние остатки адреналина. Он несколько раз дёрнулся и затих.

Звук раздражённого человеческого голоса достиг ушей не сразу. Кто‑то громко кричал и был явно недоволен. Затем голос приблизился, и в лицо снова пахнуло страшной вонью. Зверь безмолвно продолжал рвать тело на части, а человек стоял рядом и что‑то кричал… Может, на него тоже напали? Его тоже укусил тигр или шакал?

Внезапно тонкая полоска света разрезала мрак прямо посередине правого глаза, и в мозг ударила резкая острая боль. Как стрела. Молочная пелена никак не рассеивалась. Над ухом слышалось рычание. Плечо продолжало трястись, и именно это постепенно расширило узкую щель между веками.

Боль усилилась, глаз приоткрылся, и неясные очертания наконец стали обретать свои чёткие контуры. Зубы у зверя оказались выщербленными. Клыков не было. Это был не зверь, хотя воняло явно изо рта. Нос был плоским, с провалом посередине. Маленькие, узкие глазки с нависшими над ними безволосыми бровями готовы были разорвать его на части, но, видимо, одного желания было мало. Это был человек. Он тряс Богдана за плечо. И что‑то требовал. Однако ответа получить не мог.

Память медленно возвращалась из глубин отключившегося сознания. Монголы напали на стоянку. Туматов прижали к скалам. Они отбивались. Там были Уйгулана и Аруна! При мысли о девушках, голова непроизвольно дёрнулась, и это движение болью отозвалось во всём теле. Спазм был такой глубокий и сильный, что на мгновение все мысли как будто вышибло из головы и там яркой вспышкой замерло огромное жёлтое пятно. Как солнце в зените, если посмотреть на него широко открытыми глазами. А потом глаз закрылся, и в голове снова наступила ночь. Только боль не прошла. Ныла каждая клеточка.

Один глаз открывался, другой – нет. Значит, затёк от удара или выбили. Руки пронзали тысячи острых игл, и это было хорошо. Они онемели, но кровь пыталась пробиться по зажатым венам и сосудам. Надо было помочь.

Богдан попытался повернуться на бок, но с первого раза ничего не получилось. Пришлось закидывать одну ногу на другую, крест‑накрест, чтобы сдвинуть верхнюю часть тела с места. Ничего не получалось. Сбоку что‑то мешало. Наверное, верёвки. Вспомнилась сеть. Да, на него накинули сеть. С тех пор, похоже, и не снимали.

– Билбэт… – раздалось где‑то совсем рядом. Голос был тихий и жалобный. Правый глаз отчаянно задрожал, пытаясь шевелить веками вверх‑вниз. Просвет стал чуть шире. Он лежал на возвышенности, неподалёку от того места, где они накануне защищались. Прямо отсюда начинался спуск к бывшему стойбищу туматов. Там виднелись фигуры людей и лошадей. Их было много.

Вдруг всё это заслонили два глаза – испуганных и невероятно знакомых. – Билбэт… Это я, Саха. Билбэт… – повторял юноша, чуть не плача. Он постарался что‑то сделать, наверное, снять верёвки, но потом отдёрнул руки, услышав стон.

– Са… ха… – выдохнул Богдан сухими, как кора дерева, губами.

– Я сейчас. Подожди. У меня есть нож. Я спасу тебя. Подожди, – лопотал сын вождя, пытаясь что‑то сделать.

– Нет, – из последних сил выдавил из себя Богдан. По внезапно замершему лицу юного тумата было видно, что он услышал. Но застывшее в глазах недоумение говорило, что он ничего не понял. Да и как ему было понять?! Это в голове Богдана мысли за мгновение оббежали весь круг возможных событий и приняли решение, которое прозвучало в этом коротком слове как приговор. А что мог знать о его намерениях Саха? Ничего. И рассказать ему это было невозможно. Скорей всего, монгол отошёл, и парень как‑то смог к нему подобраться. Но монголы не убили его. Оставили в живых. Значит, он им нужен. Значит, не дадут умереть. И тогда он увидит Уйгулану. Или узнает, где она. А если Саха перережет верёвки, тогда всем им конец. Монголы убьют их. И спасти Уйгулану не получится. – Нет, – тихо повторил Богдан. – Ты как?

Сын вождя сразу понял его вопрос и со слезами на глазах рассказал, что Дари ранили, он оттащил его в расщелину, а когда хотел вернуться, там уже были монголы и всех связали. Он спрятался за камнем и не вышел. Так и просидел до утра.

– Дари жив. Рука плохая, – закончил он, показывая на предплечье.

– Что… там… – с трудом попытался спросить Богдан.

– Где? Где там? – задёргался Саха, оглядываясь по сторонам. Потом до него дошло, что «там» означало лагерь монголов. – У них, да?

– Да, – одними губами произнёс Богдан.

Дальше он услышал, что на реке много лошадей. Всадники стреляют на другой берег. Там ничего не видно. Наверное, хотят перейти реку и догнать туматов. Юноша описал все места, которые были видны с возвышенности, поэтому Богдан понял, что всё кончено.

Он не знал, что Тэлэк послушался его совета и спас вождя после ранения, несмотря на желание пасть в бою смертью храбрых. Его жена, Айлана, до последнего надеялась на спасение дочерей, но когда туматы оттеснили врага от реки, ей стало ясно, что на этом берегу её ждёт только ужасная смерть. Она прыгнула в воду вместе со всеми и попыталась переплыть на другую сторону вслед за охотниками.