Альфонс Алёша

Если бы случайный зритель сейчас следил за Лёшей, он увидел бы вот что.

Парень подошёл к женщине, они с минуту поговорили, и она дала ему что‑то из своего кошелька. Зритель вряд ли уловил бы такие детали, как верный выбор целевой аудитории, качественную эмоцию и тот самый наклон головы, предшествующий выдаче наличности. Между тем Лёша всё сделал абсолютно правильно: не зря же он так внимательно слушал лекцию. А покуда зритель гадал бы, деньги вынимались из кошелька или что‑то ещё, оборотистый Ромашкин уже направлялся к новой цели.

– У меня жена родила тройню девочек. В мэрии нам обещали выделить квартиру, но обманули. Сейчас мы ютимся у сумасшедшей родственницы в доме, которому больше ста лет. Вы не можете помочь немножечко деньгами?

Оказалось, схема работала не каждый раз. Очередная кандидатка в жертвы поспешила уйти от подозрительного типа. Лёша слегка озадачился, но не отчаялся. Подумал о том, что сила, скорее всего, не в правде, и направился к новой мамочке.

– Я стоял в очереди на новый протез. Время подошло, и мне готовы помочь, но за импортные комплектующие нужно доплатить, а то очередь уйдёт…

Женщина опустила недоверчивый взгляд на Лёшины с виду нормальные ноги в штанах, но он был к этому готов. Готов жить за счёт женщин.

– Я мечтаю снова бегать и прыгать… – выпалил он на трагической гримасе, закрыл лицо и задрожал плечами.

Эта мамочка не только выдала Лёше денег, сколько он просил, но ещё и догнала его, и добавила сверху. «Хорошо удалась эмоция», – отметил Ромашкин и обещал попозже сам себя похвалить, а сейчас – к станку!

Через два часа добросовестной смены Лёша столкнулся с серьёзной проблемой. Наличность не умещалась в карманы летних штанов. Ромашкина распирало от куража, и танцевать хотелось больше, чем кушать. Навар позволял закругляться, да и поздно уже: прохожие мамочки закончились.

Вдруг Лёша заметил женщину, которая показалась ему знакомой. Ну конечно! Это ведь та самая жаба из мэрии, что говорила ему гадости из‑за монитора. Ноги Ромашкина опередили его мысли. Не успел он подумать: «А чего я теряю?», как уже стоял перед жабой с новой легендой. Он наплёл ей, что ему очень неловко, но все его деньги уехали вместе с курткой и телефоном в Архангельск. Он всё посчитал, не хватает всего пяти тысяч рублей.

Женщина не узнала в незадачливом пассажире многодетного отца, но и озвученной проблемой не заинтересовалась. Она попыталась уйти от назойливого Лёши. Не тут‑то было. Ромашкин с наслаждением «чувствовал» жертву. Он не стал падать ей в ноги – это пошло, лишь чуть спружинил в коленках ровно настолько, чтоб это не было перебором (переигрывать тоже плохо) и прибавил голосу капельку надрыва – подсмотрел когда‑то в опере.

– Вы моя последняя надежда! Если я не успею на сегодняшний поезд, мне придётся ночевать на вокзале! – Тут случилось то, чего Лёша сам не ожидал: ему по‑настоящему захотелось плакать. И он не стал себя останавливать. Через минуту он узнал, что за слёзы платят больше.

 

Ромашкин возвращался домой, думая о том, что же с ним сегодня произошло. Он с удовольствием подсчитывал в уме выручку и немного размышлял об этической стороне своего успешного начинания. Вспоминались цитаты женщин великих и не очень: «Никто не просил вас рожать», «Ещё заплачьте тут», «Хотите сесть нам на шею и прокатиться?» и, конечно, «Катерина, зачем ты полюбила идиота?»

Он вошёл в квартиру с пышным букетом в руках и с загадочной уверенностью в глазах. Всё ещё пританцовывая, закрыл дверь, включил свет и вздрогнул. В коридоре стояла Евдоксия Ардалионовна, мрачная, как Аид.

– Как поживает наш мамкин олигарх? – спросила она.

Даже такое откровенное хамство не могло испортить Лёшиного настроения.

– А как поживает наша комнатная прима? – И Ромашкин галантно протянул цветы.

– Оставьте, – ответила пратёща сурово. – Я знаю, этот букет не для меня. Да я и не приняла бы цветов от мужчины, который к годам Христа сумел лишь зачать тройню.

Пратёщины уколы порядком надоели Лёше, а кураж от успехов ещё не прошёл, так почему бы слегка любя не подействовать старушке на нервы?

– Однако от меня не укрылось, что вы покраснели! – объявил Лёша с гусарским задором. – У вас такой приятный румянец – как у гимназисточки!

Ярость Евдоксии Ардалионовны сдерживали только глубокая ночь и спящий дом.

– Когда ты от меня съедешь? – просипела она.

И вдруг Лёшин голос задрожал.

– Вам бы только за горло взять, бабушка. «Сумел лишь зачать», «Неудачник», «Вынь да положь». Я люблю свою семью, вы не знаете, на что я готов ради моих девочек! Я… Я только что убил человека, чтобы прокормить… – И тут его задушили рыдания. Он принялся вытаскивать из карманов комья денег и швырять ими в пратёщу.

– Несчастный, что ты натворил?! – в ужасе воскликнула хозяйка.

Лёша грохнулся на колени и сквозь слёзы и слюни заикал:

– Простите меня, бабушка Евдоксия Ардалионовна! Я хотел сделать вашу внучку счастливой, а сделал навеки несчастной!

Собранности пратёщи можно было позавидовать. Она живо принялась предлагать варианты:

– Тебе же надо бежать! Прячься! Можешь на меня положиться. Я десять лет скрывала роман с Брежневым, и тебя не выдам! – Казалось, она вот‑вот покажет тайный подземный ход в Польшу, но этого не потребовалось. Лёша вдруг поднялся, улыбнулся и спросил, как официант в ресторане:

– Вам понравилось?

Ужас пратёщи снова сменился яростью, но ненадолго. Из всей палитры чувств, что испытала сейчас престарелая актриса, на первый план выступило восхищение.

– Бог ты мой, Алёша! – И она сложила руки на груди. – Это была игра? Ну надо же! Браво! И слёзы!

Розовый от гордости Ромашкин сделал первый в своей жизни реверанс.

– Какая муза тебя укусила? Ну‑ка, покажи ещё раз!

Лёша тут же как подкошенный упал к её ногам и зарыдал:

– Жизнь моя не стоит больше ломаного гроша!

– Ай, молодец! – Евдоксия Ардалионовна не могла нарадоваться на новорожденный талант. – Про грош, конечно, штамп, но какая эмоция!

Она подняла празятя и обняла его так тепло, как Фидель Кастро – Брежнева.

– У тебя настоящий дар, Алёша, ты далеко пойдёшь, – и, не успел он её поблагодарить, спросила, – а когда ты выступаешь в мэрии?

– Я работаю над этим вопросом, – ответил Лёша уклончиво, но на этот раз пратёща удовлетворилась. Она, держа кулачки, то и дело восхищённо оборачиваясь, удалилась к себе, а Лёша на цыпочках прокрался в комнату Ромашкиных.

 

– Ты пришёл? – прошептала спросонок пробудившаяся от поцелуя Катя.

– Пришёл. – И Лёша ещё раз поцеловал жену.