Бастард четвёртого мира. Том 4. Через огонь, пески и камень

– Смекаю, – задумчиво отозвался Тамиор, но верно заподозрив, что в моих речах нет ни капли серьезности, обиженно сплюнул. – Да ну тебя, драконья голова. Тебе бы все шутки шутить, а мое‑то время уходит куда быстрее твоего, – он понурился и следом добавил, стараясь не допустить оправдательного тона: – А впрочем, не обращай внимания. Я это так, к слову. Не подумай, что жалуюсь. Просто хмель свое берет.

Мы переглянулись и весело загоготали в один голос.

– А куда запропастился Давинти? – желая сменить не совсем удавшуюся тему, поинтересовался я.

– Утонул, – радостно выпалил Тамиор, еле сдерживая новый приступ хохота.

– Что? – я встревоженно привстал из‑за стола. – Как утонул? Где? Здесь же кругом одни пески. Разве что в чаше Вечного источника можно было бы попытать удачу, но ведь там даже для канри глубина только по пояс.

– Э‑э‑э, дружище, – наставительно покачал головой бородач, – плохо ты знаешь нашего длинноухого. Для такого растяпы, как он, отсутствие глубины не помеха. Думаю, при желании этот тил способен запросто захлебнуться и в мелкой лужице. А если в серьез, Дави заявил: мол, для омовения его благородной персоны отнюдь недостаточно окатиться ведром прохладной воды, как поступил я, к примеру. Ему, видите ли, благовония да теплого пара подавай. Вот прямо так и сказал, – Тамиор картинно развел ладони и закусил нижнюю губу. – Еще он бормотал какую‑то чушь о том, что даже в тяжелом походе уважающему себя и своих побратимов путнику просто необходимо следить за чистотой тела и помыслов. Ты представь только – одновременно и тела, и помыслов… Тьфу ты. Надо же выдумать такое, – возмущенно сплюнул рыцарь. – Затем эльф, как всегда, напустил на себя серьезу и скрылся с глаз. Плещется сейчас, наверное, где‑то в корыте с горячей водой и розовым маслом. Но мне гораздо приятнее думать, что он все же утоп.

– К‑х‑е‑м, – я кашлянул и с прищуром взглянул на друга. – Сможем поделить его пожитки поровну, если он не вернется? – спросил я, желая поддержать злую, но притягательно забавную шутку.

– Да вернется, – скривился бородач. – Куда ему деваться‑то? Он же пуще нашего с тобой охоч до хмельных гулянок. Тем более во всех смыслах отзывчивый Хоретий, – воин бросил короткий взгляд на киснущего за стойкой корчмаря и из‑под белесых бровей вспыхнули ехидные огоньки, – говорит, мол будущая ночка будет самой шумной в году. По окончанию ярмарки весь Тари‑Сахин становится с ног на голову в безудержном веселье. Звучит довольно странно, но по словам старика – «…это древняя традиция, отказываться от которой не можно». Все гости селения должны принять участие в торжестве, дабы проявить уважение к местным обычаям. Кажется, для здешних обитателей это что‑то вроде ритуала смены лет. Я слыхал, что города‑отшельники часто имеют свой календарь и мерят год от какого‑нибудь знаменательного события. Может, в эту ночь некогда произошло становление города? А может, попросту выгоду после удачной торговли подсчитывают или еще чего. Уж не знаю, какого лиха они там празднуют, но я страсть как хочу на это взглянуть.

– Раз так, то не вижу причины упорствовать, – улыбнулся я.

– Вот именно за этими словами я тебя и ждал, – довольно крякнул Тамиор, торжествующе хлопая кулаком о колено. – В коем‑то веке попируем в тепле да под крышей над головой.

– Но взамен, – возразил я, – кое‑кто укажет мне дорогу к месту, где этому кое‑кому удалось смыть с себя корку из дорожной пыли.

– Это запросто, – хохотнул воин. – Выйдешь во двор – бери правее. Пара уверенных шагов и ты на месте. У ворот конюшни найдешь огромную бочку. Вообще‑то из нее поят лошадей, но для омовения тоже сгодится, – он подмигнул и добавил: – Да поторопись. Иначе, когда принесут снедь и пиво, я за себя не ручаюсь.

Я согласно махнул и вышел в коридор, охваченный сумраком и причудливой мозаикой из ароматов томящейся на огне пищи. На ощупь толкнул тяжелую дверь и вывалился за порог «Солнечного Гнезда». Прохладный воздух глубокого вечера ударил в нос свежестью, принося с собой обрывки далеких голосов улиц, наконец‑то стряхнувших с себя оковы дневного солнцепека. В точности следуя указаниям товарища, я подался вправо и очутился возле покосившихся ворот конюшни. Без труда отыскал кубышку с чистой водой, рядом с коей в тесный ряд выстроились несколько пустых ведер, и наскоро окатился с головы до ног. Размякшие после долгого сна мускулы благодарно отозвались подзабытым чувством бодрости. Не позволяя себе разнежиться и не дожидаясь, когда моя чешуйчатая кожа обсохнет целиком, я завершил купание и, натянув одежду, вернулся в таверну.

На занятом Тамиором столе уже возвышалась колоннада из трех вместительных пивных чарок, с выпирающими через края пышными шапками густой ароматной пены. Во главе этого хмельного войска гордо стоял толстый бочонок, опоясанный крепким металлическим обручем, стягивающим его округлые бока посередине. Я был готов спорить с кем угодно, что в этом початом «генерале» содержится не что иное, как самое крепкое, самое будоражащее дух питье, которое только могло отыскаться в погребе Хоретия.

Помнится, Гоки – хозяин постоялого двора с благозвучным названием «Пряный Ветер», что служил нам последним пристанищем перед судьбоносным путешествием в далратийскую столицу – относился к спиртному с безграничным трепетом и нежностью. А оттого всегда безоговорочно отдавал главенство над трапезным убранством именно бочке, залитой элем под самую маковку. За время, проведенное в родном сердцу Мак‑Тауре, мы с Тамиором сначала ради забавы, а затем и всерьез переняли у запасливого корчмаря эту замечательную традицию. И с тех пор, на моей памяти, не изменяли ей ни единого раза.

С удовольствием отметив, что грядущая пирушка обещает быть щедрой, я шагнул в сухое и приятное тепло залы. Чем ближе я подходил к столу, тем сильнее зверский голод давал о себе знать. Вокруг неприступного форта из кружек толпились плошки с дымящимися кусками развалившегося от кухонного жара мяса. Широкое блюдо, загруженное тремя крупными, завлекающими глаз ровной золотистой корочкой буханками хлеба, ютилось чуть поодаль.

Я жадно облизал сухие растрескавшиеся губы и остановился в шаге от оживленно льющегося монолога. Стул, оставленный мной без присмотра всего на четверть часа, к моему удивлению, уже обзавелся новым седоком. Высокий худощавый силуэт Давинти, словно оглобля, торчащий на фоне широченной спины белобородого рыцаря, то наклонялся к харчам, то вновь распрямлялся, широко раскидывая руки в стороны. Поэт с жаром рассказывал о чем‑то, изо всех сил стараясь подкрепить историю наглядными образами. Завидев меня, он радостно закивал и, не прекращая болтать, услужливым жестом предложил присоединиться.

Застолье живо набирало обороты. Тил в самых воодушевленных красках расписывал обилие ароматных масел, что он обнаружил в купальнях Тари‑Сахина и, видимо, не собирался останавливаться. Тамиор же согласно поддакивал, не забывая при этом набивать рот горячими кушаньями и исправно осушать чарку за чаркой. Судя по беззаботному взгляду бородача, я понял, что тот охотно пропускает все сказанное эльфом мимо ушей. Рыцарь и впрямь был занят исключительно тем, что стремился набить пузо впрок перед тяжелой дорогой, но против неутихающей болтовни поэта вовсе не возражал. Я придвинул к себе томящуюся напротив миску, наполнил кружку питьем и подсел к товарищам.

Время ускорило бег. Первый бочонок сдался довольно быстро. А за ним потерпел сокрушительное поражение и второй. Жаркие хмельные беседы, скрепленные дружным хохотом и теплыми воспоминаниями, вскоре принялись петлять и наконец привели нашу троицу прямиком к историям о былых подвигах. Каждый торопился рассказать о забавных курьезах или, наоборот, вовсе нешуточных победах в битве с самым сильным монстром по имени «случай». Конечно, любое из героических приключений в устах раззадоренного рассказчика со всяким следующим глотком обрастало все новыми и новыми придуманными на ходу заковыристыми подробностями, что делало повествование крайне познавательным даже для тех, кто самолично участвовал в освещаемых походах.