Брак по расчёту

– Займитесь чем‑нибудь, – начальник пожал плечами, затем кивнул на меня. – Вон, хотя бы с новым нашим сотрудником познакомьтесь….

«Рокер» тут же протянул руку в перчатке с обрезанными пальцами.

– Здорово! Косой.

– Леонид, – несколько озадаченно протянул я. – А Косой, это что, фамилия?

– Не, – помотал головой второй «неформал». – Косой – это погонялово. А у меня погонялово – Слайд.

– Очень приятно, – я пожал и его руку.

– Погонялова у них! – недовольно проворчала Вера – дизайнер, разглядывая новоприбывших с явным неодобрением. – Это – Андрей Лысенко и Дмитрий Королёв. Наши верхолазы.

– Верхолазы?!

– Билборды мы монтируем, – Косой хмыкнул. – С помощью альпинистского снаряжения. Неужели ни разу не видел?

– Видел вообще‑то.

– Короче, самая рискованная работа в нашей конторе. Травматизм, – «рокер» принялся загибать пальцы, – профессиональные болезни, к тому же на бензин денег не дают! – и он вновь бросил гневный взгляд на начальство.

– Какие ещё профессиональные болезни?! – возмутилось оно. То есть начальство. В смысле – Григорий Александрович.

– Как какие? – Слайд вытащил из штанов грязный платок и демонстративно высморкался. – Простуда, например. Целый день на ветру, под дождём и снегом, под ураганом – торнадо. Того гляди – воспаление лёгких заработаешь или свалишься вниз, шею свернёшь.

Я хмыкнул.

– А бензин вам зачем? Разжигать костры и согреваться?

– Не, – «рэпер» помотал головой. – Бензин для лошади. Не пешком же нам ходить?!

– Что ещё за лошадь? Живая?!

– Мёртвая давно, – хохотнул парень. – Зомби! Только с помощью колдовства и передвигается!

– Свою «газель» они так называют, – успокоила меня Вера. – Раздолбанную.

– Ладно! – немного пришедший в себя Бакланов, очевидно решив всё‑таки взять бразды правления «Женералом» в свои руки, хлопнул ладонью по столу. – Всем молчать, бояться и слушать сюда! Вы двое, – он ткнул пальцем в верхолазов, – что бы до обеда я вас в радиусе километра от конторы не наблюдал! Вы, Вера, свяжитесь с городской администрацией и выясните, наконец, какие там изменения вступают в силу с первого июля! А для нашего нового сотрудника, – он повернулся ко мне, – как я вчера и обещал, первое задание. Надо съездить в ДК «Искож» и узнать, чего они хотят. Ну, и заодно, отвезти счёт – фактуру. Или отнести. Тут недалеко.

– Понял, – я тут же поднялся на ноги. – А кого мне там найти?

– Директора, – вмешалась наша бухгалтер‑кадровик. – Васильева. Он там всё решает. Счёт‑фактуру я сейчас распечатаю.

Пока она искала нужный документ и отправляла его на принтер, я вышел покурить на улицу вместе со Слайдом.

– Вот она, наша мёртвая лошадь, – верхолаз ткнул пальцем в раздолбанную газель, побывавшую, судя по её виду, если не под артиллерийским обстрелом, то под бомбёжкой – точно. Многочисленные дыры в кабине были зашпаклёваны и замазаны когда‑то белой краской, на фургоне виднелась полустёртая надпись «Смешные цены».

– А на что цены смешные? – поинтересовался я.

«Рэпер» отмахнулся.

– Не обращай внимания! Там, раньше был наклеены два пирожка с бутылкой кваса, и ещё буквы – «Российский фастфуд. Первый и единственный».

– И куда потом подевался этот «первый и единственный»?

– Фиг его знает! – верхолаз пожал плечами. – Просрали где‑то. Или дождём смыло.

– Да я не про надпись, я про «Российский фастфуд».

– Закрылся, – он выдохнул дым, и сплюнул, чуть не попав в проезжающую мимо машину.

– А чего тебя слайдом обозвали? Вроде слово… такое… устаревшее? Только ты не обижайся!

Парень хохотнул.

– Да я и не обижаюсь! А «слайд» потому, что когда я был маленьким, то упёр у деда слайды с порнухой. Голландские. Он у меня был большой любитель всякой фото‑фигни.

– И чего?

– Ну, мы с пацанами начали искать, где бы эти слайды посмотреть. Ретро! Интересно же! Залезли после уроков в кабинет биологии, где древний проектор стоял, там‑то нас всех и повязали. Скандал был!… – он закатил глаза. – Да и дедуля обиделся. Полгода со мной не разговаривал.

Я рассмеялся.

– Слайды‑то хоть хорошие были?

«Рэпер» вздохнул.

– Не знаю. Не успели мы их посмотреть. Незнакомая аппаратура, сам понимаешь! Пока соображали, какую кнопочку нажать и куда эти фигни вставлять, охранник прибежал.

– Сочувствую. Ладно, – я выкинул бычок на проезжую часть. – Пора мне.

 

2.

 

Владимир Филиппович Васильев, директор ДК, оказался человеком приветливым и, судя по внешнему виду, творческим. По крайней мере на обыкновенного чиновника он совершенно не был похож. Неформальная оранжевая рубашка с бантом вместо галстука, широкие подтяжки и диссидентские усы с бородкой.

Его кабинет был забит аппаратурой – световой и музыкальной, с потолка до пола завешан картинами чуть ли не всех жанров и направлений, заставлен стендами и свёрнутыми в рулон растяжками.

– Проходите, – Владимир Филиппович приглашающе махнул рукой в сторону потёртого кожаного дивана в углу, – присаживайтесь.

Скрипнув старой, ещё советской кожей, я уселся и вопросительно на него посмотрел.

– Сейчас! – воскликнул он, покопался в карманах брюк, ахнул и куда‑то выбежал.

«Хм!» – подумал я, и этот момент Владимир Филиппович вбежал обратно. При этом вид у него был испуганный.

– Ох! – сказал он, уселся за свой стол и с тоскливым выражением уставился на дверь. Я тоже волей‑неволей перевёл туда взгляд, и увидел возникшую на пороге кабинета тётку с большой клеёнчатой сумкой и недовольным выражением лица. Из‑за её левого плеча выглядывал дедок с орденскими планками и вредной физиономией, из‑за правого – усатый дядька – потный и хмурый. Сзади толпился ещё народ – беременная девица, древняя бабка, мужик в шляпе.

– Вот, Филипп Владимирович, – сурово изрекла тётка, путая имя и отчество директора, но тому, судя по перекошенной физиономии, было уже всё равно. – Мы снова заяву принесли! Третью уже!

– Четвёртую, – тоскливо уточнил Васильев, протягивая руку. – Давайте.