Брак по расчёту

«Откуда он взялся?!» – мысленно удивился я. «Ещё пару секунд назад его здесь не было?!».

– Альберт Эдуардович?

– Нет, – «Кощей» помотал головой. – Я вас к нему провожу. Пойдёмте.

– Пойдёмте, – согласился я.

Лысый кивнул секьюрити, и те, даже не посмотрев на меня (не говоря уж о том, что бы проверять!), расступились в стороны.

В коридорах администрации пахло хорошо – пирожками, очевидно – из буфета, и новой мебелью.

Мы поднялись с «Кощеем» на третий этаж, добрались до кабинета с табличкой «Альберт Эдуардович Голенбоген‑Урус» – золотыми буквами; вошли в приёмную с секретаршей, похожей на ожившую куклу Барби. Она сидела за столом, уставившись в монитор и лопала конфеты. Из большой красивой коробки.

– Подождите пока, – лысый кивнул на кожаное кресло в углу.

Ладно, мы не гордые.

Я сел, вытянул уставшие ноги. Всё‑таки бегать с похмелья по городу – удовольствие сомнительное. Да и отвык я.

– А, ёп! – неожиданно произнесла секретарша, щёлкая мышью. Я перевёл взгляд на экран.

Обалдеть! Эта любительница конфет, оказывается, сидела вовсе не в соцсетях, нет. Она… играла. Причём, не в какой‑нибудь там «Симс», а во вполне себе брутальную «Агонию», где путешествуешь по аду и ныкаешься от вездесущих демонов. Как раз, в этот момент её виртуального подопечного сожрали.

«Ни фига себе у них тут компы навороченные!» – удивился я. «Вроде бы во всех этих государственных конторах компьютеры маломощные… По крайней мере, кто‑то мне об этом рассказывал. И резаться в современные игры на них нельзя. Или уже можно?».

– Фак! – процедила девица, сожрала очередную конфету, и вновь запустила игру. На экране нарисовалось жуткое рыло с вертикальной пастью и плотоядно щёлкнуло зубами. Я начал было размышлять о завидной доле секретарш заместителей председателей комитетов по чему‑то там, но тут дверь, ведущая в кабинет открылась, в щель просунулся лысый и поманил меня пальцем.

Пройдя через длинный тамбур, я шагнул в большую, светлую комнату со сводчатыми окнами и… замер.

За огромный столом, с огромным же монитором, сидел тот самый тип с портрета, написанного умершим художником. Худое, почти аскетичное лицо, с выпирающим острым подбородком, чёрные, похожие на проволоку волосы, чуть тронутые сединой и очень неприятный взгляд. Правда, в отличии от своего портретного двойника, изображённого в кожаной куртке с водолазкой, реальный Голенбоген – Гелентваген был одет в строгий серый костюм с галстуком и каким‑то значком на лацкане. Дресс‑код, понятно.

«Вот это встреча!» – подумал я. «Значит, те портреты написаны не так давно, как я думал. Почему же всё‑таки заказчики их не забрали?».

– Проходите, садитесь, – глубоким баритоном произнёс чиновник, показывая рукой на кресло возле стола.

Я прошёл, сел.

– Вы из «Дженерал‑график», – не то спросил, не то констатировал Голенбоген, сверля меня своими чёрными глазами.

– Совершенно верно, – кивнул я, невольно отводя взгляд. За высокой спинкой чиновничьего, явно – очень дорогого кресла, на стене висел портрет Президента. На него я и стал смотреть.

«Ну, и глаза, ёпрст! Как у киллера какого, прости, Господи!».

– Вы – дизайнер?

– Дизайнер.

– Как мне к вам обращаться?

Я пожал плечами.

– Просто – Леонид.

– Очень хорошо, Леонид, – Голенбоген‑Урус открыл ящик стола, достал какую‑то бумагу и протянул мне. – Вот, ознакомьтесь.

Я взял листок и принялся его изучать. Это была отпечатанная на лазерном, опять же – очень дорогом принтере, фотография. На ней хозяин кабинета, в уже знакомой мне кожаной куртке, стоял на фоне каких‑то древних каменных хреновин и задумчиво смотрел вдаль.

– Это, – чиновник ткнул пальцем в бумагу, – я. На календаре, который мы хотим у вас заказать, должно быть именно это изображение….

– Понятно, – пробормотал я, хотя, честно говоря, ничего не понял.

«Неужели он и в самом деле хочет развесить свою морду по кабинетам подчинённых? Дабы те боялись и трепетали… Во бред‑то!».

– Теперь, собственно, о самом календаре, – продолжил чиновник. – То есть о цифрах. Вернее, о числах, – он достал ещё одну бумагу.

На ней была знакомая всем сетка дней. По месяцам. И, почему‑то на текущий год. Не поздно ли господа из Комитета по мониторингу спохватились?!

«А это ещё что такое?» – я удивлённо вгляделся в цифры. Сетка всё‑таки оказалась нестандартной. Во‑первых, там не было выходных дней, которые в обычных календарях обозначаются иным цветом, нежели будни, и располагаются справа. Во‑вторых красным оказались выделены числа совершенно случайные, разбросанные по всей сетке. Например, двадцать первое июня, тридцать первое июля, двадцать третье сентября, и так далее.

– Вам что‑то неясно? – поинтересовался Голенбоген.

«Чёрт его разберёт!» – подумал я. «Может выделенные дни – это дни рождения его родственников или, скажем, личные памятные даты? Типа – «в этот день я впервые поговорил с губернатором, а в этот день полностью сменил мебель в своём кабинете….».

– Да нет, – сказал я. – Единственный вопрос: сетка должна быть именно такой, какой она здесь изображена?

– Именно такой, – подтвердил чиновник.

– Хорошо, без проблем, – я кивнул, мысленно недоумевая – если всё уже придумано и расписано, то на хрена, спрашивается, ему понадобился дизайнер?!

И словно, отвечая на мои сомнения, Голенбоген добавил:

– От вас же требуется грамотно расположить цифры и буквы на календаре.

– Понял.

– В шахматном порядке.

– Э‑э…. – я поднял на него удивлённый взгляд, – в каком порядке?

– В шахматном. Знаете, игра такая есть. Очень хорошая.

«Издевается, что ли?! Да вроде нет. Рожа вполне серьёзная…».

– М‑м, – я снова опустил глаза, постучал пальцем по листку, – в смысле – расположить в шахматном порядке… месяца?

Чиновник холодно усмехнулся.