Черный Спутник

– Герцог так же говорил – мы старые, больные, и вряд ли с ним когда‑нибудь встретимся. И всё бы я отдал за такую встречу.

– Вы что, подслушивали?

– Нет, что вы!.. – И Мора увидел, как арапы становятся пунцовыми. – Я, кажется, сейчас выболтала тайну исповеди. Поистине язык мой – враг мой. Муж мне это пересказывал – всё удивлялся, какое сердце нужно иметь, чтобы простить негодяя.

– Муж ваш тоже, Софьюшка, не подарок – где тайна исповеди? Где не судите, да не судимы будете? – напомнил Мора. – В любом случае папаша расплатился за свои прегрешения сполна, с князем они в расчёте.

– Наверное, вы правы. И спасибо вам, Мора, за отворот.

– Всегда рад служить.

Мора перехватил поудобнее корзинку с яйцами и направился восвояси.

 

Возле дома Мору поджидал поручик Булгаков, давеча принесший томик французской поэзии в дар богине Клоацине. Но с тех пор поручик окреп и готов был к серьёзному разговору – трость в его руке говорила именно об этом. Мора же, как назло, был без трости – проклятая спина перестала болеть.

– Попался, негодяй! – с весёлой злостью воскликнул поручик. – Будешь знать, как людей травить!

– Да что вы, благородие, да я ни сном ни духом! – зачастил Мора, отступая.

Но смиренную маску ему удержать не удалось – взоржал конём.

Поручик побагровел, поддёрнул рукава и с тростью наперевес кинулся на обидчика. Не шпагу же обнажать, в самом деле, ради такого ничтожества.

«Пропали яйца», – подумал Мора, впрочем, без особой тоски.

Кадровый военный оказался бессилен в схватке с житаном, воспитанным кёнигсбергской подворотней. Мора поднырнул под занесённую трость, ударил нападавшего по ногам и тут же обрушил поручику на мундир свою корзину со всем драгоценным содержимым.

Ворота княжеского дома распахнулись, и на улицу выкатилась карета. Поручик вскочил на ноги, Мора же благоразумно пал в грязь и притворился если не мёртвым, то побитым.

– Булгаков, мы к Оловяшниковым на блины. Ты как – с нами? – раздался томный голос, дверца приоткрылась, и показалось розовое личико князя Петера, старшего из наследников старого князя. Разглядев облитого яйцами поручика, томный Петер хохотнул и закатил глаза. Поручик в отчаянии замахнулся на лежащего Мору палкой. – За что ты хочешь его бить? – спросил молодой князь.

– Мерзавец пытался отравить меня!..

Поручик опустил палку, так и не ударив Мору – из кареты высунулся сам старый князь, глянул, можно ли вылезти, чтобы не в грязь, и вылезать погнушался.

– Зачем же ты ел из рук моего псаря? – ядовито поинтересовался князь, с удовлетворением окидывая взглядом осквернённый мундир поручика. – Он же цыганва, рваные ноздри, le criminel…

– Я не ел. Он наврал, что смешал приворотное зелье…

– Разве ты не знаешь, что цыганы не ворожат? – поднял подрисованные бровки князь Петер. – Это цыганки ворожат, а цыганы только воруют.

– Вот что, поручик Булгаков, – в голосе старого князя зазвенел металл, – ты повторяешь все ошибки твоего предшественника Дурново. И узнай у своих приятелей, что бывает с теми, кто бьёт в моем доме моих слуг. Поверь, тебя ожидает сюрприз. Мне некогда рассказывать. Иди в дом, переоденься – а мы дождёмся тебя.

Поручик устремился в дом, то ли рыча, то ли сдерживая злобные рыдания.

Мора поднялся из лужи, подобрал опустевшую корзинку, поклонился господам и спросил невинно:

– А что же бывает, ваша светлость, с теми, кто бьёт ваших слуг?

Старый князь демонически сверкнул глазами на дерзкого слугу, но потом сделал загадочное лицо и резко провел рукой в перчатке по своему затянутому в атласный галстук горлу. И дверца кареты захлопнулась.

 

Пришла весна, и лёд сошел, и лёг на воду столь желанный всеми понтонный мост. И в один из солнечных апрельских дней Мора, наконец, дождался своего счастья. Возле дома высматривал его холёный кавалер в немецком платье, в парике таком, что кровь из глаз, и с мушкой на подбородке.

– Юшка! – не поверил своим глазам Мора.

– Виконт! Ну, ты урод! – кавалер признал Мору и радостно заключил товарища в объятия.

Юшка этот работал в том же амплуа, что и некогда Мора – подделать вексель, охмурить поповну, обыграть в карты недоросля, в будуаре дамы после страстного свидания увести часы или перстень с туалетного столика… Только Виконт был звезда, а Юшка так, похуже и пожиже.

– Привёз? – первым делом спросил Мора.

– А то! – Юшка вытащил из‑за пазухи свёрток. – Вижу, тебе как раз не хватает.

Мора усмехнулся.

– Когда только носа не хватает, ещё ничего, хуже – когда ума.

– Ума не привёз, – покаялся Юшка. – Зато привёз к тебе Матрёну.

На миг у Моры потемнело в глазах. Но миг этот был краток.

– Где вы остановились? – спросил он. – У Шкварни?

– Бери выше. Гостиница «Святый Пётр». Мы прибыли в своей карете, Матрёна – фрау Гольц, я секретарь её, Мануэль Гонтарь.

– Как ты имя‑то такое выдумал?

– Утонул давеча в реке Мануэль Гонтарь, польский скорняк, а паспорт на берегу лежать остался. Так и стал я Мануэль Гонтарь, секретарь уважаемой фрау Гольц.

– А фрау Гольц тоже в речке утонула?

– Много ты пропустил, Виконт. Матрёна наша замуж сходила за банкира Гольца, теперь почтенная вдова.

– Ты прав, я всё проспал, – с деланой печалью вздохнул Мора, – на тюремных нарах…

– Так ты идёшь со мной? Или нос сперва примеришь?

– Ты ступай, Юшка, я попозже вас навещу. Вы когда в Москву возвращаетесь?

– Завтра с утреца. Что тут высиживать?

– Так я сегодня буду у вас.

– Не пустят тебя. «Святый Пётр» приличная гостиница.

– А я не знал! Не ссы, Юшка, с новым носом мне все двери открыты.

Первым делом Мора направился на конюшню. Принц непременно должен явиться к даме на белом коне. И конь такой в конюшне был – толстый, белый, флегматичный Афоня, раз в год по обещанию на нём выезжали молодые князья.