Черный Спутник

– Ещё раз спасибо вам, Prince clement, – Мора поклонился как можно изысканнее. – Прощайте.

И пошёл было прочь.

– Кланяешься как лакей, – проворчал князь. – Постой!

Мора встал на пороге, повернулся.

Князь спросил сердито:

– Откуда ты знаешь Вийона?

– Прослушал два курса в кёнигсбергской Альбертине, – признался Мора, и голос его зазвучал насмешливо и совсем уж непочтительно.

В чёрных глазах князя заплясало адское пламя.

– Врёшь! Какая фреска была на потолке в библиотеке?

– Тю! Баба в шлеме, на коне и с голым задом. Уж прошу прощения, ваша светлость…

– Минерва, болван, – старик вгляделся в Мору и – недоумённо: – Но ты же цыган?

– Мать моя была цыганка, ваша светлость, а отец – граф Делакруа. Он хоть и не признал меня, но образование моё исправно оплачивал.

– Де Ла Кроа? – усмехнулся князь. – Не Виллимом ли звался твой отец?

– Нет, ваша светлость, он был Гастон Делакруа. Может, и сейчас ещё живёт в Кёнигсберге.

– Знаешь, юноша, фамилии де Ла Кроа не очень‑то везёт в этой варварской стране, особенно после смерти. Один лежит в стеклянном гробе уже полсотни лет, голова другого плавает в кунсткамере в банке со спиртом… Может, стоит тебе вернуться на родину, в Кёнигсберг, и не гневить бога?

– И рад бы, но нельзя… – Мора понизил голос, чтобы поручик не услышал: – Ведь в Кенигсберге я убил человека.

У князя стало такое лицо, что Мора всерьёз забоялся – не хватит ли деда родимчик.

– Да ты врёшь! Не может такого быть!

– Дурное дело нехитрое, – чуть смущённо отвечал Мора.

– Или ты шпион? Хотя кому это надо? Кому мы нужны? – сомнамбулически задумчиво проговорил князь. – Все мои враги далеко, дальше даже, чем я, – один в Пелыме, другой в Берёзове… Третий в Соликамске.

Мора чутким ухом поймал паузу между вторым и третьим врагами, но не знал ещё, к чему она, – просто запомнил.

– Готов поспорить, ты толком и не знаешь, с кем говоришь? – догадался князь, и Мора не без облегчения кивнул.

– Грешен, не знаю. Дик, туп, неразвит.

– Ничего, расскажут тебе, – старик явно повеселел. – Так ты хочешь остаться при мне?

– Если есть место псаря или конюха. Ваша светлость видели, как я обращаюсь с собаками.

– Надеюсь, у тебя и в самом деле нет лишая. Мой псарь, Франц Айсман, помер недавно. Повезло тебе, цыган. Ступай в дом через дорогу, к Готлибу, вон Булгаков тебя проводит.

Поручик взвился в своём кресле и выкрикнул на дурном немецком:

– Ваша светлость, он колодник! Цыганва! Рваные ноздри! Такой псарь всех собак, всех лошадей у вас сведёт!

– Люди всё отдавали мне сами, – по‑русски шепнул ему Мора. – Зачем красть, если дают и так?

Старый князь расхохотался – как демон.

– Вот и следи, чтобы он никого не свёл. Тебе за то и платят. Проводи его к Готлибу.

– Я вам не лакей! – зарделся поручик.

– Ты мой тюремщик, мой цербер, мой мучитель. А теперь отведи этого le criminel к Готлибу. А я постараюсь за это время от тебя не сбежать.

Мора вгляделся в профиль князя и понял наконец, какой формы гуттаперчевый нос будет заказывать.

 

Поручик и в самом деле проводил Мору – до ворот. Далее показал изящной ручкой направление, куда идти, и опять завёл речь про привороты:

– Так ты мне и не ответил, что нужно, чтобы приворожить девицу?

– Платок или чулок искомой особы, ещё лучше – волосы или кровь, – отвечал Мора.

– Вечером приду, погляжу, как ты устроился, – многозначительно пообещал поручик.

– Может, изволите выдать мне малую толику в счёт будущего жалованья? – со сдержанной наглостью спросил Мора и услышал в ответ:

– Вот вечером и получишь.

Псарь Готлиб встретил Мору почти так же, как трактирщик Шкварня – сперва перекосился при виде завязанного носа, но тут в роли серебряного ефимка выступила немецкая речь. Сам Готлиб родом был из Кёнигсберга, но уехал ещё прежде Моры. Общих знакомых у них не нашлось, но и подёрнутые паутиной и пылью городские сплетни Готлиб слушал как новости.

Вскоре Мора узнал, что сегодня вместо псарни им предстоит кладбище – псарей ангажировали нести гроб усопшего Айсмана. Немецкая Морина речь ввела Готлиба в заблуждение, он отчего‑то решил, что Мора такой же лютеранин, как и прочие слуги старого князя. Мора же в бога вообще не верил.

Гроб несли шестеро – два псаря, два егеря и два конюха. Мора побоялся сперва за свою спину, но в гордыне промолчал и потом не пожалел об этом – спине ничего не сделалось, зато на лютеранском кладбище попались на глаза весьма примечательные персоны.

Первой персоной была супруга пастора, красавица с кожей ещё более тёмной, чем у самого Моры. Начистоту – пасторша была черна как головёшка, но прелестью могла поспорить с Минервой на приснопамятном кёнигсбергском плафоне. Возле пасторши вился давешний поручик Булгаков, посылал красотке томные взгляды и трижды умудрился припасть к чёрной ручке – и плевать, что похороны, горе, колокол звонит и всюду грязная земля.

Мора мгновенно догадался, кто же должен пасть жертвой его цыганского приворота.

Чуть позже Мора увидал и псарню – и понял, насколько хуже жилось ему в бараке по сравнению с княжескими собаками. Впрочем, вечером явился поручик и, действительно, выдал Море кое‑что в счёт жалования, частично восстановив справедливость. Идея приворота не оставляла Булгакова – юный повеса принёс платок с вышитой латинской «С». Готлиб, по‑русски понимавший так себе, посмотрел на обоих как на идиотов. Мора платок забрал, пообещал скорый результат – только плати, – но делать, конечно же, никакого приворота не стал.

 

Наутро Мора отпросился у Готлиба якобы за вещами, но на самом деле хотел при содействии трактирщика Шкварни передать весточку – в Москву, Матрёне, и кое‑что из своего жалованья – для вспоможения арестантам.

Солнце ещё толком не взошло, брезжило за садом. Мора вышел на улицу, под мелкий дождик. Морось носилась в воздухе, трость вязла в грязи.

Перед домом князя стоял с потерянным видом юноша в немецкой одежде, тянул тощую шею, косился на солдат и ни на что не решался. Мора вспомнил себя не так давно, приблизился и спросил по‑немецки, по внезапному вдохновению:

– Потерялся, любезный?

– Я ищу дом господина фон Биринга, – отвечал юноша.

Лицо его, мелкое и круглое, как перепелиное яичко, было уже всё в каплях дождя.