Четвертое крыло

Он склонил голову набок, его голос звучал ровно и спокойно:

– Я не могу спасти всех, особенно тех, кто не хочет работать, чтобы спасти себя.

– Блин, Ксейден. – Гаррик потер переносицу. – Ты, конечно, нашел способ подбодрить.

– Если им нужны гребаные ободряющие речи, то мы оба знаем, что до дня выпуска они просто не доживут. Давайте по‑честному. Я могу взять вас за руки и надавать кучу дерьмовых пустых обещаний, что все справятся, чтобы вы спали спокойно, но, по моему опыту, правда гораздо ценнее. – Он повернул голову, и я могла только предположить, как он смотрит на паникующего первогодка.

– На войне гибнут люди. И не славной смертью, которую воспевают барды. Это сломанные шеи и падения с двухсотфутовой высоты. В выжженной земле или запахе серы нет ничего романтичного. Это, – он указал на цитадель, – не какая‑то сказочка со счастливым концом. Это тяжелая, холодная, безразличная реальность. Не все из вас вернутся домой… в то, что осталось от наших домов. И не заблуждайтесь, мы вступаем в войну каждый раз, когда ступаем в квадрант.

Он слегка подался вперед.

– Так что если ты не соберешься и не будешь бороться за жизнь, то нет. Ты не выживешь.

Только сверчки осмеливались нарушать наступившую тишину.

– А теперь рассказывайте о проблемах, которые я действительно смогу решить, – велел Ксейден.

– Инструктаж, – тихо сказала первокурсница, которую я узнала в лицо.

Ее койка находилась через ряд от наших с Рианнон. Блин, как же ее звали? У нас училось слишком много девушек, чтобы помнить всех поименно, но я была уверена, что она в Третьем крыле.

– Дело не в том, что я не догоняю, но информация…

Она пожала плечами.

– Это сложно, – ответила Имоджен, поворачиваясь, чтобы взглянуть на Ксейдена.

Ее профиль в лунном свете был почти неузнаваем, она не была похожа на человека, который чуть не оторвал мне руку. Та Имоджен была жестокой, даже порочной. Но когда она смотрела на Ксейдена, смягчался ее взгляд, менялось и выражение лица, и вся ее поза. Она заправила короткую прядь розовых волос за ухо.

– Ты учишься тому, чему тебя учат, – сказал Ксейден первокурснице, и его голос сделался резким. – Береги то, что знаешь, но профессорам повторяй то, что тебе скажут.

Мои брови нахмурились. Что, блин, он имел в виду? Боевой инструктаж был одним из тех занятий, которые проводили писцы, чтобы держать квадрант в курсе всех незасекреченных перемещений войск и линий сражений. Спрашивали с нас, соответственно, новости о недавних событиях и общие сведения о том, что происходит вблизи линии фронта.

– Кто‑нибудь еще? – спросил Ксейден. – Лучше задавайте вопросы сейчас. У нас нет времени торчать тут всю ночь.

И тогда меня осенило. Не считая того, что они собрались в группу из более чем трех человек, в том, что здесь происходило, не было ничего плохого. Они не строили заговоры, не планировали переворот, не представляли опасности. Просто группа старших всадников, консультирующих первокурсников из своей провинции. Но если Даин узнает, он будет обязан…

– Когда мы сможем убить Вайолет Сорренгейл? – спросил парень, стоявший позади.

Моя кровь превратилась в лед.

А одобрительный ропот в толпе вызвал у меня приступ ужаса.

– Да, Ксейден, – сладко протянула Имоджен, поднимая на него бледно‑зеленые глаза. – Когда мы наконец сможем отомстить?

Он повернулся так, что я могла видеть его профиль и шрам на его лице, и прищурился, глядя на Имоджен.

– Я уже говорил тебе, что младшая Сорренгейл – моя, и я разберусь с ней, когда придет время.

Он собирался… разобраться со мной? От негодования меня бросило в жар, и даже мышцы немного оттаяли. Я не какое‑то там неудобство, с которым можно походя разобраться. Мое недолговечное восхищение Ксейденом в этот момент закончилось.

– Разве ты не усвоила урок, Имоджен? – упрекнул ее кузен Ксейдена, стоявший в середине круга. – Я слышал, Аэтос заставил тебя весь следующий месяц драить посуду за то, что ты использовала свои силы на матах.

Голова Имоджен повернулась в его сторону.

– Ее мать несет ответственность за казнь моей мамы и сестры. Я должна была сделать куда больше, чем просто сломать ей плечо.

– Ее мать несет ответственность за то, что поймали почти всех наших родителей, – возразил Гаррик, скрестив руки на широкой груди. – Мать, а не дочь. Карать детей за грехи отцов – это метод наваррианцев, а мы из Тира.

– Но мы‑то загремели сюда, в эту камеру смертников под видом академии, из‑за того, что сделали наши родители много лет назад … – начала Имоджен.

– Если ты не заметила, она находится в этой камере вместе с нами, – возразил Гаррик. – Похоже, ее уже постигла та же участь, что и нас.

Мне показалось, или они реально спорили, следовало ли меня наказать за то, что я дочь Лилит Сорренгейл?

– Не забывайте, что ее братом был Бреннан Сорренгейл, – добавил Ксейден. – У нее столько же причин ненавидеть нас, сколько и у нас – ненавидеть ее.

Он многозначительно посмотрел на Имоджен и первогодка, задавшего вопрос.

– И я не собираюсь повторять это снова. Она моя. Есть желающие поспорить?

Воцарилась тишина.

– Хорошо. Теперь возвращайтесь к себе, идите по трое.

Он качнул головой, и они медленно разошлись, уходя группами по трое, как он велел. Ксейден ушел последним.

Я сделала медленный вдох. Проклятье, неужели все закончилось хорошо?

Нет. Сначала я должна была удостовериться, что они ушли. Я не двигала ни одним мускулом, даже когда мои бедра свело судорогой, сжимала пальцы, считая до пятисот в уме, и дышала настолько ровно, насколько это было возможно, чтобы успокоить удары галопирующего сердца.

Только когда мимо по земле начали носиться белки и я окончательно удостоверилась, что осталась одна, я закончила спуск с дерева, спрыгнув с высоты последних четырех футов на траву. Зинхал, должно быть, питал ко мне слабость, потому что я оказалась самой везучей девушкой на континенте…

Тень бросилась на меня, и я открыла было рот, чтобы закричать, но меня резким рывком притиснули к груди, и локоть противника оказался на моем горле, перекрывая дыхание.

– Начнешь кричать – умрешь, – прошипел он, и мой желудок резко сжался, когда вместо локтя у моего горла оказался острый кончик лезвия кинжала.

Я замерла. Я узнала бы грубый тон Ксейдена где угодно.

– Гребаная Сорренгейл.

Его рука отдернула капюшон моего плаща.