Цвет греха. Чёрный
Решаю, ведь он тут присутствует лишь по настоятельной просьбе господина Кайи, вместо моей матери, раз уж тут все так уверены в том, что они женаты. И пусть я не в курсе, насколько это правильно и достоверно с точки зрения закона, но всё же, как видим мы все, превосходно срабатывает.
– Почему вы его ударили? – кивает на замечание господина Эмирхана полицейский и задаёт новый вопрос.
Я только и успеваю, что рот открыть. Или, скорее, закрыть. Он же у меня открылся от недоумения ещё после предыдущего вопроса и чужого сопутствующего ответа.
– А с чего вы взяли, что она его ударила? – мрачно переадресовывает вопрос полицейскому муж моей матери.
Бывший муж теперь уже, получается?
Можно решить, мне больше думать не о чем…
Но надо же хоть на чём‑то сконцентрироваться.
На чём‑то, что не является Кааном Дикменом.
А то слишком заметно начинают дрожать мои руки…
– Или, может, у вас плохо со зрением и на моей подопечной нет ни единого синяка или ссадины? – добавляет сухо мужчина. – Она защищалась. Когда нападаешь, в запале неосторожности действительно может порваться юбка, рубашка или же слететь обувь, но чулки точно не рвутся. По крайней мере, до такой степени.
То, о чём он говорит, сиротливо ютится в полупустой мусорке. И всеобщее внимание мгновенно приковывается к ним. Один из полицейских и вовсе достаёт обсуждаемый предмет. Не голыми руками. В перчатках. А затем засовывает их в специальный маркированный пакет, который тут же герметично запечатывает и прячет во внутренний карман своей куртки.
– Мы вас услышали, господин Эмирхан, – комментирует свои действия служащий закона. – Больше вопросов нет.
Правда, всё?
Заканчивается.
Так сразу даже не верится.
И я не прогадала…
Едва полицейские освобождают кабинет директора, а мы остаёмся втроём, как дверь снова закрывается. На ключ.
– Вряд ли госпожу Дикмен устроит такое. Она обязательно найдёт малейший повод – любой, даже самый минимальный предлог, придумает что‑то новое и подаст настоящую жалобу, – выдаёт с усталым вздохом господин Кайя. – Уверен, адвокаты их семьи уже собирают компромат и доказательства. На всех нас.
Не для меня говорит. Для моего… кого?
И это, между прочим, тоже знатно напрягает!
Особенно теперь, когда полицейские уходят, а он – нет.
Правда станет помогать?
С чего бы.
– Адвокаты не проблема. С ними я разберусь.
Наверняка муж моей матери имеет в виду, что у самого есть адвокаты не хуже, а то и покруче, учитывая наличие нехилого бизнеса, ему должно быть и не такое по карману, вероятно, это вообще сущая мелочь в океане его текущих ежедневных доходов. Но почему‑то в первую секунду я воспринимаю мужские слова совсем иначе. Слишком уж крепко и внушительно сжимаются его кулаки, а черты лица задевает пугающе нехорошая тень.
– Хорошо, – кивает директор школы.
Собеседник тоже кивает. Но его кулаки никак не разжимаются. А меня опять клинит. На этот раз потому, что вижу кое‑что ещё – то, чего не замечала прежде. Рукава рубашки не застёгнуты наглухо, как тот же ворот. Манжеты раскрыты и завёрнуты выше положенного, а от линии запястий тянутся чёрные узоры, определённо, составляющие какой‑то единый рисунок, который теряется где‑то там, под недрами самой рубашки. Не удаётся рассмотреть и понять толком из‑за малого обзора, а моё воображение всегда работало хорошо. Решает поработать ещё. Прямо сейчас. Настолько хорошо, что я почти забываю, что тут вроде как не одна, и бездумно рассматриваю незнакомца, да ещё и при свидетеле. А мужчины не обращают на меня в последующие минуты никакого внимания, продолжая между собой диалог…
Да что же это такое сегодня со мной?
Сплошные недоразумения.
Пора с этим завязывать!
Тем более и повод есть.
Достойный!
– Я опаздываю… кое‑куда, – говорю как есть, прихватывая свой рюкзак, выражая всю готовность уйти отсюда.
Господин Кайя тут же спохватывается, взглянув на наручные часы. Время действительно позднее. Нас всех тут давно не должно быть. Уборщики, которые занимаются своей непосредственной деятельностью в подобных местах исключительно после того, как помещение полностью освободится, точно проклянут нас семь раз за такую задержку.
– Да, мне тоже давно пора быть в другом месте, если честно, – виновато улыбается и поднимается на ноги господин Кайя, обходит свой стол и протягивает руку бывшему мужу моей матери. – Рад был с вами познакомиться. Надеюсь, это наша с вами не последняя встреча. Если я могу быть чем‑то полезен в вашей ситуации, просто дайте знать. Договорились?
Тот ничего не говорит. Принимает жест и кивает вместо прощания. Не уходит. Дожидается, когда я направлюсь на выход первой. Идёт за мной следом. Почти шаг в шаг.
И это опять нервирует…
Кусаю губы. Размышляю о том, как же мне теперь самой с этим человеком распрощаться.
Так же молча?
Тоже пожать ему руку?
Сказать «Спасибо»?
Или попросить прощения за беспокойство?
Да, так и сделаю!
Всё и сразу.
Мой план почти гениален. И прост.
А ещё он разбивается вдребезги, стоит директору вновь открыть кабинет и выпустить нас, а нам самим – выйти из здания и оказаться на улице. Перед крыльцом красуется белоснежный Maserati, мимо которого пройти мне не удаётся. Нет, не потому, что он охренительно дорогой и красивый, а я вдруг решаю полюбоваться. Я за все годы обучения здесь на местной парковке подобных суперкаров видела множество. Но ни у одного из них не открывалась дверь. Прямиком перед моим носом. Неумолимо и безвозвратно преграждая мне дальнейшую дорогу. Тогда, когда хозяин автомобиля – за моей спиной.
Как в ловушке оказываюсь…
И в ещё большей западне вместе с тихим, но жёстким:
– Где твоя мать?
Вполне закономерный вопрос, если уж на то пошло. Ответ на него тоже простой. Но мой язык будто к нёбу прилипает. Не поворачивается сразу вот так просто взять и сказать…
