Дело Аляски Сандерс

Но у Вэнса на уме было другое:

– А если позвонить в прокуратуру? Можно нагнать страху на Кэрри, сказать, что единственный шанс избежать смертной казни – это немедленно во всем сознаться.

– Без адвоката нельзя, – заметил Перри, – иначе нам пришьют нарушение процедуры.

Гэхаловуд взглянул на часы: первые схватки Хелен почувствовала уже довольно давно. Он не мог больше ждать.

– Дуй, – сказал Вэнс, словно прочитав его мысли. – Не пропускать же из‑за какого‑то убийцы рождение дочери. Да и незачем тут втроем валандаться.

– Уверен?

– На все сто! – подтвердил Вэнс. – В лавке остаемся мы с Казински.

– Ладно, – уступил Перри. – Держите меня в курсе.

– Нет уж, это ты держи нас в курсе! – улыбнулся Вэнс.

Гэхаловуд вышел из уголовного отдела и кубарем скатился по лестнице на парковку, к своей машине. Он не мог и предположить, какая драма разыграется на втором этаже управления полиции штата.

 

Похороны Хелен Гэхаловуд состоялись в четверг, 27 мая 2010 года. Погода в тот день стояла великолепная. Ослепительно сияло солнце. На кладбищенских деревьях во все горло распевали птицы. Природа беззастенчиво внушала надежду на лучшее.

 

Глава 6

Печали

 

Конкорд, штат Нью‑Гэмпшир

Май 2010 года

 

Сидя на раскладных стульях лицом к гробу, обрамленному букетами белых роз, родные и друзья Гэхаловудов слушали проповедь пастора. Перри в первом ряду обнимал могучими руками дочерей. Меня он попросил сесть у него за спиной. Мне не было видно его слез, но я угадывал их по сотрясающемуся плечу, на котором лежала моя рука. Как будто я мог облегчить его боль этим ничтожным жестом.

Больше всего меня поразило на этих похоронах шумное горе собравшихся. Это была самая проникновенная хвала. Самая красноречивая дань уважения. Свидетельство той любви, какую внушала к себе покойная, – не столько того, какой она была, сколько того, какими мы все уже не будем без нее.

Потом дочери Перри и Хелен, Малия и Лиза, запели “О, благодать”. Это было душераздирающе. Предполагалось, что после них слово должен взять Перри. Но он не встал и не поднялся на небольшой помост, а вместо этого обернулся ко мне и протянул мятый листок, свою речь. Сам он не мог вымолвить ни слова. Поэтому у гроба Хелен, лицом к собравшимся, оказался я. Окинув взглядом цветущее кладбище, я подумал, что эта минута в ее обескураживающем совершенстве, возвышенная и волнующая, во всем подобна Хелен. Потом опустил глаза на текст – закапанный слезами, с расплывшимися чернилами.

Читая слова Перри, я невольно схватился за деревянную кафедру, чтобы не дрогнуть. Нынешняя трагедия с Хелен внезапно вызвала в памяти очень трудный период моей собственной жизни – смерть тети Аниты, случившуюся несколько лет назад при драматических обстоятельствах.

 

После погребения у Гэхаловудов состоялись поминки. Пришло очень много народу. Кейтеры уже не справлялись, и я стал им помогать. Держа в одной руке поднос с закусками, а в другой – бутылку вина, я бродил по комнатам на первом этаже, где группками расположились гости.

Я познакомился с родными и коллегами Хелен. Меня растрогало, что все они меня знали, причем не как Гольдмана, писателя, а как Маркуса, друга семьи Гэхаловудов. Давно я не чувствовал себя настолько самим собой, сбросив на пару часов костюм Гольдмана.

Понемногу разрозненные разговоры свелись к одной общей теме – Хелен. Каждый вспоминал о ней что‑нибудь волнующее. Когда настал мой черед, меня попросили рассказать, как мы с ней познакомились. Чтобы преодолеть смятение, я попытался шутить:

– Хелен была невероятная. Чтобы иметь честь познакомиться с ней, мне для начала пришлось смириться с Перри. (По толпе гостей пробежал смешок.) Первый раз я увидел Перри два с половиной года назад, когда началось расследование по делу Гарри Квеберта. До сих пор помню дату, это было 18 июня 2008 года. Такое не забудешь: Перри застал меня, когда я насвинячил на месте преступления, и без лишних слов взял меня на мушку. После чего стал жаловаться, что книга у меня хуже некуда, и потребовал возместить ему пятнадцать долларов, которые он на нее потратил.

– Чистая правда! – подтвердил Перри под общий хохот.

– Я ему дал пятьдесят долларов, у него не было сдачи.

– Была у меня сдача, писатель, но вы меня бесили!

Гости веселились.

– Вскоре после этого эпизода, – продолжал я, – Перри наконец понял, что я отличный парень, и пригласил меня к себе на ужин.

– Исключительно из жалости! Вам тогда угрожали.

– Помню тот летний вечер здесь, в этом самом доме, вечер, когда в мою жизнь вошла Хелен. Она открыла мне душу, как мало кто прежде. Она была сама нежность и ласка. Сама щедрость. Она делала мир лучше. Сегодня, друзья, разговаривая с вами о Хелен, я чувствую одновременно отчаяние из‑за того, что ее потерял, и благодарность за то, что мне довелось ее знать. Мы не в ладах со смертью. Не нужно забывать, что она – тоже часть жизни. Чтобы ушедшие оставались живыми, о них нужно говорить. Замалчивая из скромности их память, мы хороним их окончательно. Не так давно мне посчастливилось встретить семью Гэхаловудов во Флориде. Мы ужинали у моего дяди Сола, дорогого мне человека. Я был очень рад, что дядя познакомился с Хелен. Если позволите, я хотел бы его процитировать, привести слова, которые он произнес над гробом моей тети Аниты: “Великая слабость смерти в том, что ей подвластна только материя. Против воспоминаний и чувств она бессильна. Она, наоборот, оживляет их, укореняет в нас навсегда, словно говоря в свое оправдание: ‘Да, я многое отнимаю у вас, но посмотрите, сколько вам оставляю’”.

В тот день у Гэхаловудов мое внимание привлекла одна вещь: я не увидел никого из коллег Перри. Единственным представителем сил правопорядка был Лэнсдейн, шеф полиции штата Нью‑Гэмпшир, с которым я познакомился во время расследования дела Гарри Квеберта. Я ожидал увидеть десятки полицейских в парадной форме, явившихся поддержать коллегу в его горе. Меня это настолько потрясло, что я даже поделился своим недоумением с шефом Лэнсдейном.

Действовал я тонко: предложил ему поднос канапе с лососем, которые он брал уже дважды, и, пока он жевал, заметил:

– Не вижу ни одного полицейского, кроме вас.