Дитя гнева: Путь Стража

В конечном итоге, разъярённая толпа пришла в один день к дому Гастона, требовавшая казнить «ведьм и их прислужника». Однако портному удалось успокоить народ и на время поселить в их голове мысль о том, что ни Самюэль, ни сёстры не служат тёмным силам. Для этого Гастон приложил распятие к груди каждого ребёнка. Увидев, что у детей не осталось ожогов и что они не испытали никакой боли, толпа немного успокоилась и постепенно разошлась. Однако жители города предупредил Гастона, что ежели пропажи не прекратятся, то они придут вновь. Пускай в этот раз участь быть убитыми разъярённой толпой и миновала Самюэля и его подруг, этот случай заметно омрачил жизнь ребят и заставил их реже показываться на людях. Дабы не подвергать Самюэля опасности, ведь того могли запросто забить на улице, Гастон предложил мальчику остаться жить у него, на что Самюэль хоть и не сразу, но согласился. Приют и так был ему не по нраву, а потому место это Самюэль оставил безо всяких сожалений. Единственное, что его беспокоило, так это то, что его соломенные друзья остались там, на чердаке. Но, если Изабель и Самюэль поникли из‑за этого происшествия, то Элин даже не думала об этом. Пусть толпа и напугала её, она всё равно не обращала внимания на проблемы, обрушившиеся на них, и продолжала дарить улыбку и радость всем, кто её окружал. Гастон тоже пострадал от этого инцидента. Клиентов к нему стало приходить гораздо меньше, чем раньше. Прибыль его значительно упала, из‑за чего Гастону вместе с детьми пришлось сильно экономить на всём, даже на еде. Лишь в одном Гастону и ребятам повезло: пропажи стали становиться реже, что, в общем, только немного отдаляло неизбежную расправу. Поняв, что Самюэль и Изабель утратили бодрость духа, Жак понял, что ему оставалось сделать лишь один толчок, чтобы свалить их в бездну отчаяния и безысходности. Он решил, что пора действовать.

Близился вечер. На небе не было ни облачка. Работы по дому в тот день практически не было, а потому Гастон разрешил ребятам пойти прогуляться пораньше. Из‑за пропажи детей и обвинений в сторону Самюэля и сестёр, гулять в людных местах они не рисковали, а потому старались найти себе такое место, где никто не мог их потревожить. Зачастую, это была опушка, находившегося недалеко густого леса, либо сады и огороды, где выращивались фрукты, овощи и зерно. Домов там было не так много, как внутри городских стен, да и люди встречались довольно редко. В таких местах можно было по‑настоящему насладиться красотой природы. Именно на такой опушке расположилась троица в тот день.

Элин собирала различные цветы, которыми была усеяна полянка. Все, кроме ромашек. Элин безумно любила эти цветы, скромные и нежные. Их довольно простой и мало чем выделяющийся на фоне остальных цветов вид, который, тем не менее, дарил лишь светлые впечатления и успокаивал душу, влюблял девочку в эти меленькие солнышки. Яркие, ароматные цветы, которыми была усеяна вся поляна и среди которых ромашки терялись, воспринимались Элин как хвастуны и зазнайки. Пускай она и любила все цветы без исключения, именно ромашками было занято её сердце. Когда Элин видела, как кто‑то срывает эти цветы, ей становилось немного не по себе. Ей было неприятно смотреть на то, как её любимые цветы лишали жизни. Цветы‑зазнайки, цель которых, по мнению девочки, была лишь в том, чтобы красоваться перед людьми, могли делать это даже будучи сорванными. А вот ромашки для неё могли быть прекрасны лишь при жизни. Оттого, пробегая мимо этих цветов с белоснежными лепестками, Элин вставала на колени, нашёптывала им что‑то, и, пожелав им счастливой жизни, направлялась к другим цветам.

Самюэль и Изабель в это время сидели в стороне, наблюдая за веселящейся Элин. После нападок горожан в их сторону это зрелище успокаивало их и помогало отвлечься от плохих мыслей. В руках Изабель были куклы, которые два года назад им подарил Самюэль. Они уже все разваливались, однако сёстры сильно к ним привязались и не хотели расставаться с ними ни на секунду. Правда, кукол этих приходилось прятать, иначе бы суеверные горожане точно признали бы их ведьмами. Рядом с ними стояла корзина с яблоками, грушами и куском хлеба.

– Завидую я Элин. Правда ведь, завидую, – вздохнул Самюэль, наблюдая за Элин.

– Почему?

– Посмотри на неё. Видишь, как она радуется. После всего, что произошло, она даже не думает унывать. Мне кажется, она найдёт лучик света даже в самой кромешной тьме и сделает всё, чтобы не дать ему погаснуть. Любые невзгоды ей нипочём, она выдержит все испытания, что пошлёт ей судьба, – пояснил Самюэль, затем склонил голову и хмыкнул. – Хотелось бы и мне так уметь.

– Но, Самюэль, ты ведь и так это умеешь.

– Ты это о чём? – с недоумением взглянул он на Изабель.

– Ну, ты ведь пережил гораздо больше ужасов, чем мы. Ты лишился матери куда раньше нас. До знакомства с нами о тебе никто не заботился. Ты голодал, мёрз, из‑за своих волос не мог даже заработать себе денег. Да ещё и этот Жак со своей бандой. В отличие от нас, ты действительно страдал. Но все эти ужасы не сломили тебя. Тебе удалось пережить их всех. Ты смог выжить во тьме этого мира и найти свой лучик.

– Ага… А ещё я возненавидел этот мир. Я вижу во всём лишь плохое. Это очень сильно давит на меня, знаешь ли. Я просто не могу увидеть добро в этом мире.

– А мы? Гастон? Я? Элин? В нас ты тоже видишь только плохое? – немного поникла Изабель.

– Что ты! Нет, конечно! – воскликнул Самюэль, и погрузился в лёгкое раздумье. Он собрал воедино все мысли касательно сестёр и портного и сделал неожиданный для себя вывод. – Я… я не вижу в вас ничего плохого. Ни малейшего изъяна.

– Правда?

– Да, правда. Вы втроём – мой лучик света.

– Видишь? А ты говорил, что видишь лишь зло, – хихикнула Изабель. – Если ты смог увидеть добро в нас, то вскоре сможешь и во всём остальном. Просто потерпи немного, и ты увидишь, что, несмотря ни на что, этот мир наполнен добром.

– Быть может, оно и так.

Самюэль задрал голову высоко вверх и на какое‑то время затих. Вглядываясь в окрасившееся в оттенки заката небо, он размышлял над тем, что окружавший его мир и в самом деле может быть не таким уж и злым. В конце концов, Самюэль уже встретил тех, кто подарил ему дружбу и заботу, и с ними он был более чем счастлив. И то был один только город, а мир огромен. Очень огромен. За тем же лесом, перед которым отдыхала троица, располагались неизведанные Самюэлем земли, где всё могло быть по‑другому. А что, если там вдалеке жили люди такие же, как и он сам, или те, кому вообще было плевать, какого цвета твои волосы? К сожалению, этого Самюэлю не было известно, однако он всей душой верил, что там процветает добро и что оно в один прекрасный день дойдёт и до родных краёв мальчика.

– О‑о‑о‑й! Только гляньте, кто тут у нас! – послышался со спины знакомый и ненавидимый всем сердцем голос. – Ведьма и проклятый! Неужто совесть замучила, и вы решили избавить наш город от себя?

Блаженство, в котором прибывали Самюэль и Изабель, тут же испарилось. Оба обернулись на голос и увидели идущего к ним Жака. Позади него шло четверо парней. Они были последними, кто продолжал тесно общаться с Жаком. Лицо Коллетта изображало насмешку и презрение, за которым он скрывал свое волнение. Направляясь в сторону Самюэля и Изабель, Жак очень сильно нервничал. Если он не сможет сломить их сейчас, то его авторитет и друзья будут потеряны для него навсегда. От осознания того, что он может лишиться всего из‑за нищего, над которым он измывался все эти годы, Жак приходил в бешенство. Причём злился он не столько на Самюэля, сколько на самого себя. Он не мог простить себе того, что позволил дать себе упасть в глазах своих друзей. Ситуация стала критической для Жака. Права на ошибку у него уже не было. Это был ультиматум: всё или ничего.