Город, где начинаются дороги

– Нет, брат. Если с тобой что‑то случится, мы лишимся глаз в стойбище врага и руки, которая может прийти на помощь там, куда не дотянутся наши.

Ковбой упрямо дёрнул уголком рта, но наклонил голову, соглашаясь. Вождь тоже кивнул и повернулся к Мишке. Взял его за плечо и некоторое время молча смотрел в глаза. И Мишка смотрел. Молча.

– Как тебя зовут? – неожиданно спросил вождь.

– Мишка… Михаил.

– Что ж, прощай, Михаил – Вакпа Ку. Счастливой тропы тебе.

– И тебе, – почти прошептал Мишка. И не ощутил неловкости от этого «тебе».

– Если я смогу разузнать что‑нибудь полезное, сообщу, – пообещал ковбой и добавил: – Будь осмотрителен!

Когда индеец вскочил на лошадь, Мишка почувствовал, что должен сказать что‑то ещё. Что‑то важное…

– Токалу Ска! – позвал он, вождь обернулся. – Токалу Ска, ты говорил, что это сказка, и у неё свои законы, – слова нашлись сами собой. – А по сказочным законам герой всегда выходит победителем. Значит, всё будет хорошо, и ты освободишь своих людей! Потому что иначе – это уже не сказка! Правда ведь?..

– Конечно, – серьёзно ответил вождь, прощально поднял руку и послал коня в галоп.

– И да хранят вас все ваши Духи… – пробормотал Отаэйе. – Пойдём, Михаил.

Он вскочил в седло, помог Мишке устроиться позади. Верный крутился около, больше не пытаясь никуда убежать. Ковбой свистнул ему, и они двинулись в путь.

– Так это, значит, твоя собака? – спросил Отаэйе немного погодя.

– Не совсем, – ответил Мишка. – Ну то есть совсем не моя. Его хозяин – мой учитель. Я увидел Верного на улице одного, хотел поймать, отвести домой, а он убежал. Я – за ним, ну и вот…

– Ясно. А в реке ты тоже его ловил? – хохотнул ковбой.

– Почему в реке? – удивился Мишка.

– Токалу назвал тебя Вакпа Ку, это можно перевести как «Подаренный Рекой». Индейцы просто так имён не дают, впору представить, что они тебя из реки выудили.

«Вот это да! – восхитился Мишка. – Мне, оказывается, дали настоящее индейское имя!» Вслух он объяснил, как получилось с рекой, а потом спросил:

– «Отаэйе» тоже можно перевести?

– А! – махнул рукой ковбой. – Насмехаются. Можно перевести, конечно. Приблизительно так: «Тот, Кто Много Говорит». Болтун по‑нашему. Ну да я не обижаюсь, – он полуобернулся и протянул Мишке руку: – Меня вообще‑то Гарри зовут. Гарри Гордон.

Мишка пожал руку и осведомился:

– Мне вас как называть – мистер Гордон?

– Зови Гарри. Чего там, мы люди простые.

 

Индейцы просто так имён не дают. Всю дорогу Гарри что‑то говорил: рассказывал про свою работу на ранчо мистера Блэксмита, как перегоняют по прериям стада коров, как объезжают диких мустангов. Потом спешился, посадил Мишку в седло и долго, подробно объяснял тонкости управления лошадью. Попутно упоминал индейцев и растолковывал, как они добиваются от мустангов всего того же, но без уздечки.

Верховая езда показалась не такой уж сложной задачей. Конь послушно поворачивал, когда Мишка тянул повод, останавливался и снова шагал вперёд. А вот на рыси оказалось неудобно: Гарри не стал подтягивать стремена, и Мишка до них не доставал. На короткой пробежке рысью его здорово протрясло, он даже чуть было не свалился, но всё‑таки сумел удержаться в седле, чем заслужил похвалу ковбоя.

Рассудив, что если Гарри рассказывает, как управляют лошадью индейцы, значит, сам тоже так умеет, Мишка спросил, нельзя ли ему попробовать проехать без седла и узды.

– Можно было бы, но не на этой лошади, – ответил ковбой. – Этот мальчик не понимает иного управления, кроме как с трензелем в зубах.

Тут же Мишке было разъяснено, что трензелем называется передняя железная часть уздечки с кольцами, к которым пристёгивается повод, и грызлом, лежащим у лошади во рту и никакого отношения к зубам, строго говоря, не имеющим. Грызло их не касается вовсе, а когда всадник тянет за повод, железная скоба давит на губы лошади, и та понимает, что надо повернуть или остановиться.

– Это же, наверное, больно? – с жалостью спросил Мишка.

– Бывает, – согласился Гарри. – Но опытные наездники зазря губы своим коням не рвут. Если лошадь хорошо обучена, ей и лёгкого касания достаточно.

– У индейцев всё‑таки лучше, – вполголоса проговорил Мишка. Ковбой улыбнулся и спорить не стал.

Когда урок верховой езды закончился и Гарри снова сел на коня, Мишка поинтересовался, как он познакомился с Токалу Ска. Ответного рассказа хватило до самого ранчо. Оказалось, что молодой вождь и ковбой Гарри знакомы с детства.

– Тогда в здешних краях белых меньше было. Ни тебе фортов, ни солдат – приволье. Только такие отчаянные, как мой отец, и жили. Ну и я, по всему видать, в него характером удался…

Мальчишка Гарри Гордон любил надолго убегать из дома. Он скакал по прерии на лошади наперегонки с собственной тенью, бил мелкую дичь, купался, удил рыбу и упражнялся в метании лассо. Поначалу его кидались искать, потом привыкли. Он тоже привык и с каждым разом уходил всё дальше и дальше, пока однажды не забрёл на границу индейских земель. Там‑то юный исследователь прерий и повстречался с таким же искателем приключений, вернее – был фактически взят в плен. В короткой ожесточённой драке Токалу Ска вышел победителем только за счёт возраста: он был старше Гарри, как выяснилось позднее, на три года. Оказавшись прижатым к земле, Гарри всеми возможными способами изобразил, что признаёт своё поражение и вообще имеет исключительно мирные намерения. Тогда у местных индейцев ещё не было повода опасаться всех белых без разбора, и Токалу Ска отпустил нарушителя границы (Гарри так и сказал – «нарушителя границы», что Мишку несколько позабавило: будто в кино про пограничников).

Следующий раз Гарри специально поехал на то же место, и снова там был Токалу Ска. Словно ждал. Мальчишки познакомились, а вскоре и подружились. Будущий вождь учил своего бледнолицего товарища скакать верхом без стремян и узды, а получивший новое прозвище Отаэйе учил Токалу Ска обращаться с мацавакáном – так индейцы называли ружьё.

Шли годы. Мало‑помалу в этих землях стало появляться всё больше белых людей. Мишка знал по рассказам Василия Дмитриевича, как оно происходило: сначала всё мирно, даже дружественно, но потом белым становится нужна земля, много земли, и присутствие краснокожих на ней делается крайне нежелательным… Так случилось и здесь. Когда в семействе Гордонов поняли, что творится вокруг, то отнеслись к этому по‑разному. Мать и сёстры Гарри хоть и сочувствовали индейцам, всё же по‑женски осторожничали и просили мужчин не вмешиваться. Мол, всё равно ничего не изменить. Глава семьи мистер Джон Гордон на такие просьбы обычно отвечал ударом кулака по столу:

– Если все будут так рассуждать, конечно, ничего не изменится!

Само собой, для Гарри обиды, наносимые индейцам, были глубоко личными. Они с отцом начали собственную войну против творящейся несправедливости. Закончилась она трагедией.