Городской роман или Школа Карабаса

На что девочка, застегивая на талии поясок, отчаянно замотала головой. А мужчина, решив, что сумел достаточно удачно объяснить навенькой манеру здешнего поведения, весьма давольно объявил:

– Продолжим урок! Возьми‑ка поднос с бокалом, – и, указывая на принесенные им из зала предметы на кушетке, предупредил: – Бокал ни в коем случае не должен упасть и разбиться! – А после того, как Надя взяла поднос, хозяин потребовал: – Подними‑ка его над головой. Осторожней! Теперь, не спеша, повернись кругом.

На девочке был только поясок с босоножками, и Вадим Петрович невольно залюбоваться ее обнаженными прелестями. Обучая здесь главным образом подростков, он крайне редко видел перед собой столь уже полноценным образом сформированную женскую фигуру, которой обладала Надя. Ему вдруг невыносимо захотелось забыть, что он тут лишь учитель малолеток; и мужчина – уступая собственному желанию – дотронулся ладонями до ее упругой груди. До сих пор до девочки никто так не дотрагивался; и прикосновение рук хозяина стало для нее еще более неприятным, чем ощущения от порки. Она задрожала мелкой дрожью, едва сдерживая подступившие к горлу слезы; отчего бокал чуть было не упал. Отметив ее напряжение, мужчина почувствовал досаду и, обойдя девочку, уверенно обхватил ее сзади за талию, потребовав:

– Нагнись‑ка вперед!

Та послушно согнулась под прямым углом, держа поднос горизонтально полу – будто китайская кукла из балета «Щелкунчик». Бокал лишь слегка качнулся. А мужчина – продолжая заигрывать с Надей – придерживая девочку за талию одной рукой, другой слегка шлепнул по голому заду. От неожиданности та дернулась – из‑за чего бокал опрокинулся; и хотя он не упал на пол и не разбился – однако все же вызвал этим испуганный возглас воспитанницы.

Напрасно только что хозяин заявлял, что крики тут ни на что не влияют; ибо именно ее восклицание окончательно остановило нахлынувшие на него запретные здесь эмоции. Встряхнув головой, мужчина прислушался к музыке, которая зазвучала из зала, где начинался обычный рабочий день, и неожиданно предложил:

– Давай‑ка потанцуем!

И, отставив поднос, мужчина выдал такой лихой рок‑н‑ролл, швыряя голую девчонку из стороны в сторону; что поясок на ее талии не получал возможности повиснуть своими концами вдоль ноги. «Ой, мои каблуки!» – только и успела подумать в этот момент Надя, стараясь с трудом удерживать равновесие на цыпочках, опасаясь, как бы снова не сломать какую‑нибудь шпильку своих босоножек.

Вдоволь натанцевавшись, мужчина вновь решил – уже только ради проверки – провести руками по грудям девицы. Разгоряченная танцем, та уже не задрожала при его прикосновении. И, отстранив девочку от себя за плечи на расстояние вытянутой руки, Вадим Петрович, вытирая пот чистым платком со своего лба, спросил:

– Ну как? Понравилось?

– Я никогда так не танцевала, – призналась Надя, стоя перед мужчиной в любимой позе Адольфа Гитлера. У нее вовсе не было взрослого женского кокетства, когда от мужчины руками заслонялась, прежде всего – обнаженная грудь; зато находиться без трусов было просто по‑детски стыдно.

– Дорогуша, у тебя масса достоинств, – заметил Вадим Петрович. – Ты обладаешь прекрасными физическими данными, у тебя хорошая гибкость тела, ты хорошо чувствуешь ритм и музыку. Но у тебя есть один недостаток, который все достоинства сводит на «нет». Это твои непослушные ручки!

Услышав это, девочка тут же вытянула руки по швам, но было уже поздно.

– Дай‑ка сюда твой поясок и возьми‑ка шест вытянутыми руками, – с жесткими нотками в голосе потребовал хозяин.

Просить о пощаде девочка не решилась. Она взялась за шест и изо всех сил зажмурила глаза, подумав: «Он действительно Карабас! Только бороды нет». А Вадим Петрович принялся наносить удары по уже ранее наказанным рукам. Но когда заметил, что кое‑где появились кровоподтеки – сразу прекратил экзекуцию. Портить без особой нужды внешность у своих воспитанников – было не в его правилах; и он объявил:

– Я надеюсь, что больше к этому вопросу возвращаться не будем. Сейчас одевайся и пройди‑ка в гримерную комнату, где девочки помогут тебе обработать ранки, – и, наблюдая за тем, как девочка поспешно перед ним одевается, мужчина продолжал выдавать свои распоряжения: – Выучишь наш прейскурант, как таблицу умножения! Завтра после обеда я его спрошу. Если ты не будешь ошибаться, то уже с завтрашнего вечера выйдешь в общий зал на работу; а если отвечать будешь неуверенно или с ошибками, то я вынужден буду тебя наказать!

А так как девочка к этому моменту успела одеться – он ухватил ее за ладони и покрутил их. Внимательно разглядев свежие ранки, Карабас постановил:

– Возьми‑ка у Марго длинные перчатки.

 

* * *

 

Весь остаток вечера Надежда провела в гримерной комнате, где девочки сначала смазали ее раны на руках йодом, а потом вручили бумажку с прейскурантом цен. Принявшись зубрить названия и стоимости продуктов и напитков, она удобно устроилась в мягком кресле рядом с широким окном. Наде было приятно то, что это приоткрытое окно впускало свежий ветерок сквозь вертикальные жалюзи, за которыми, как везде, виднелись металлические решетки.

Время от времени сюда же в гримерную комнату заскакивали то одна, то другая из девочек после выступления перед публикой. И пока они перед зеркалами поправляли свои прически, стирали пот и восстанавливали грим на лицах, Надя могла поболтать с ними о том о сём. Девочка очень старалась наладить контакт с обитателями клуба и подружиться с ними. Однако одна из них никак не реагировала на любопытные вопросы Надежды. Эта девушка – обладая красивыми длинными светлыми волосами, которые даже в завитом состоянии были ниже ее лопаток – очень кстати носила имя Светлана. Она упорно молчала, и Надя невольно подумала: «Наверное, она глухонемая».

– Как это Свете удается так лихо выступать? – отметила вслух девочка, вспоминая свои вчерашние наблюдения из гардеробной. Это замечание она высказала тогда, когда Лариса была с посетителем в отдельном кабинете, а Светлана вышла на подиум, сменив там Вику, которая в этот момент усаживалась перед зеркалом. – Ведь она, наверное, музыки совсем не слышит?

– Почему не слышит? – удивилась Вика, вытирая ватным диском пот с лица.

– А разве она – не глухая? Она совсем ничего не говорит.

– Света и год назад не была болтушкой. А после того, как она куда‑то на неделю пропала, а потом ее хозяин привез назад – она вовсе замолчала. Что там с ней делали – никто из нас не знает, и я думаю – не узнаем. Только, обрати внимание на бархатный браслет у нее на левой руке. Она его неспроста носит! Он скрывает порезы, которые она сделала у нас в душе, пытаясь вскрыть себе вены.

– Она хотела покончить с собой? – с ужасом уточнила Надя.

– Ну да. Хорошо еще Карабас что‑то заподозрил и спас ее от смерти, взломав дверь вместе со Степанычем. После этого случая душ нельзя закрыть на щеколду. А Света замолчала, я думаю, навсегда. Она теперь молчит даже тогда, когда ее лупят. Ей‑богу! Даже писка от нее не услышишь.

После этого Вика сама замолчала, а потом все же добавила:

– Но я бы не хотела, чтобы ты еще с кем‑нибудь говорила об этом. Хорошо?

– Конечно, – согласилась Надежда.