Искусство французского убийства
– Это все, что вы хотели у меня спросить? – осведомилась я.
– Я должен спросить вас о чем‑то еще, мадемуазель?
Я чувствовала, как вспыхнули мои щеки.
– Нет‑нет, конечно нет.
– Но если вспомните что‑то важное, свяжитесь со мной, – сказал он, и его слова прозвучали скорее как приказ, нежели как просьба. Он положил на стол белоснежную визитку.
– Да, хорошо, – ответила я. Я понимала, что бесполезно даже надеяться, что он поступит так же.
Я проводила Мервеля вниз, в холл, и взяла его шляпу и перчатки. Когда я открыла дверь навстречу пронизывающему холоду, у меня на мгновение возникло сочувствие к детективу, которого от безжалостной погоды защищали только фетровая шляпа, перчатки и шерстяное пальто. Я представила себе, как он проведет остаток дня, слоняясь по пронизывающему холоду, входя и выходя из зданий, поднимаясь и спускаясь по улицам, пытаясь восстановить важные моменты жизни Терезы Лоньон.
Но он, выйдя из дома, казалось, ничуть не сожалел и даже не страдал от стужи.
– Au revoir, mademoiselle[1], – попрощался он и отважно зашагал по дорожке.
Я закрыла за ним дверь, радуясь, что он ушел, но тут зазвонил телефон. Этот звук – пронзительный, дребезжащий звук настолько отличался от звонка нашего телефона дома, в Мичигане, что до сих пор заставил меня врасплох, даже после шести месяцев жизни здесь. Не то чтобы нам часто звонили; возможно, именно поэтому я к нему так и не привыкла.
– Резиденция Сен‑Леже, – представилась я.
– О, слава богу, ты здесь! – В трубке прогремел голос Джулии.
– Все в порядке? – Я внезапно испугалась, что Мервель вышел из нашего дома, перешел через улицу и арестовал – или просто допрашивал – Джулию, Пола или Дор.
– Да, да… ну, настолько хорошо, насколько возможно, учитывая, что в нашем подвале лежит мертвая женщина, заколотая моим несчастным поварским ножом, – ответила Джулия и болезненно усмехнулась. – Ну и дела! Бедная, бедная девочка. Мне до сих пор в это не верится! – Ее голос стал тише.
– Это ужасно, – дрожа, произнесла я.
– Но, Табита, я звоню потому, что ты забыла здесь мадам курочку вместе с прекрасной репой и всем остальным, что было в твоей сумке, – продолжала Джулия, едва переводя дыхание. Ее звонкий голос всегда был наполнен энергией и радостью, и она говорила взахлеб, словно слегка запыхавшись, особенно когда болтала по‑английски, как сейчас, и ей было легче подбирать слова.
– О, господи! Ну, конечно, я забыла! Я сейчас зайду.
Неудивительно, что из‑за всего происходящего я забыла свою сумку, а еще меня взбесили подозрения Мервеля в отношении Джулии.
– Надеюсь, что зайдешь, – проговорила Джулия. – Иначе твои бедные дедушки останутся без ужина, а я выпью великолепное «Бордо‑Медок», которое ты выбрала!
Мне пришлось поспешить наверх в гостиную сообщить, куда я направляюсь.
– Жареная курочка? – Глаза дедушки расширились от восторга. – А пюре из репы? Мадам Чайлд приготовит это для нас?
– Э…нет, приготовлю я сама, но под ее руководством, – поспешно добавила я, и выражение надежды на его лице угасло. – Я обещаю, что получится лучше, чем в прошлый раз.
– Конечно, так и будет, ma petite, – сказал дядя Раф с некоторой настороженностью.
– Принести вам кофе перед уходом? Немного хлеба и сыра? Вы же знаете, как это бывает с Джулией: мы начнем разговаривать, вернее, она начнет, и пройдет битый час, прежде чем я от нее уйду.
– Ну, если ты пробудешь там так долго, то почему бы вам не пожарить курицу у мадам Чайлд? – жизнерадостно предложил дедушка. – Э‑э… сэкономите время, так сказать.
– Морис, – оборвал его дядя Раф, улыбаясь. – Оставь бедную девушку в покое. Если курица не получится, у нас будут тосты с холодной ветчиной и вареными яйцами.
– Да, да, конечно, – согласился дедушка, наказанный должным образом. Мое сердце сжалось, и я была полна решимости добиться успеха с этой madame poulet[2], даже если мне придется уговорить Джулию поджарить ее для меня. – Тогда беги, ma petite Табита, и передай нашу любовь – и благодарность – мадам Чайлд. И внимательно слушай все, что она рассказывает о цыпленке! А еще лучше записывай!
Я рассмеялась и наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку.
– Я обещаю, что курочка получится восхитительная, дедушка.
Я подхватила с дивана пальто и подошла, чтобы поцеловать в щеку дядю Рафа. Потом похлопала Оскара Уайльда между ушками, и он быстро лизнул меня в знак признательности крошечным язычком, но мадам Икс нисколько не заинтересовалась моим скорым уходом. Она сидела на подоконнике и разглядывала меня со свойственным ей кошачьим высокомерием, подергивая кончиком хвоста.
Хотя мне предстояло лишь перейти Университетскую улицу, я накинула на шею толстый шарф и натянула самую теплую шапку, какую смогла найти, – одну из шапок дяди Рафа, меховую и квадратной формы. Наверное, закутанная в тяжелое пальто, шапку и шарф, я выглядела как русская кукла.
Не в первый раз после приезда в Париж я скучала по легкости и удовольствию от ношения брюк, в которых ногам было бы теплее, чем в юбке до колен и шерстяных колготках.
К брюкам я привыкла, когда работала на заводе по производству бомбардировщиков. Мы, женщины, каждый день, прежде чем забраться на самолеты, крылья и в турбины, надевали комбинезоны. Я даже стала иногда носить брюки дома – к обоюдному ужасу мамы и бабушки. Но здесь, в Париже, женщине запрещалось носить брюки, не получив разрешения от полиции! Насколько я понимала, для женщины считалось приемлемым надевать брюки, если она ехала на велосипеде или скакала на лошади, но она не могла просто ходить в них по улице или отправиться в магазин.
Ожидая, пока замедлится поток машин и я смогу пересечь улицу, я подумала о том, что французы представляют собой странную смесь формальности и bon homie[3], ограниченности и эпатажа, грубости и обаяния. Но я обожала французов со всеми их причудами и полюбила их «город света».
Когда я вошла на первый этаж дома Джулии, мое внимание сразу привлекла дверь в подвал. В большом вестибюле было пусто, если не считать одинокого жандарма, стоявшего на страже у входа на место преступления. Вид у него был скучающий, но решительный, и как только он убедился, что я не собираюсь к нему подходить, он отвернулся.
[1] До встречи, мадемуазель (фр.).
[2] Мадам курицей (фр.).
[3] Дружелюбие, добродушие (фр.).
