Из Лондона с любовью

Теперь, когда развод почти завершен и дом в Сиэтле продан, моим пристанищем будет Примроуз‑Хилл. Но сейчас он так же далек от меня, как мать.

Я пожимаю плечами.

– Вроде того.

Машина трогается, дождевые капли буквально залепляют лобовое стекло. Я закрываю глаза и тут же вижу лицо мамы, улыбающейся мне в зеркале заднего вида. Она напевает старую песню Стиви Никса «Сара» и переключает машину на четвертую передачу. Мне двенадцать лет. Через две недели она… уйдет.

Я протираю запотевшее окно рукавом куртки, вспоминая, как мне было трудно после ее ухода. Папа делал все возможное, но так и не смог заменить мне ее. И никто не смог.

Боль заглушали книги. В их вымышленном мире я пускалась в грандиозные приключения бок о бок с сотнями персонажей, чья жизнь была такой же сложной, как моя.

В колледже я получила степень магистра библиотечного дела. Особенно меня привлекали редкие антикварные книги. Можете назвать меня неисправимым ботаником, но мне нравилось проводить дни за столом местной библиотеки, вдыхая непревзойденный аромат книг. Мой честолюбивый муж окончил юридический факультет и намеревался карабкаться вверх по карьерной лестнице. Мне же было интересно взбираться только на одну лестницу – на стремянку в отделе старинных книг.

Библиотека – это особый мир с собственным неповторимым ритмом: стук твердых переплетов, когда книги складывают в стопки и расставляют по полкам; щелчки печати, проставляемой в читательских формулярах; матери, утихомиривающие детей; читатели, которые на цыпочках ходят от стеллажа к стеллажу, обнаруживают нежданные сокровища и теряют счет времени.

Как бы то ни было, узнав о романе Ника, я нашла убежище в библиотеке – в моем любимом маленьком филиале в районе Фримонт в Сиэтле, – где я могла раствориться. Я неслась в отдел художественной литературы, садилась на потертый стул в дальнем углу и плакала, плакала и плакала. Когда слезы кончались, я читала.

В наш последний совместный вечер я приготовила курицу с пармезаном, и Ник сказал мне, что это было лучшее, что он когда‑либо пробовал. Потом мы посмотрели сериал «Безумцы», и он поцеловал меня на ночь. На следующее утро я открыла глаза, увидела, что в кровати рядом со мной пусто, и предположила, что муж рано ушел на работу, – такое случалось часто. Но потом я нашла на прикроватной тумбочке написанную от руки записку, в которой не было сказано ничего – и было все.

 

Вэл,

Прости. Буду всегда.

Ник

 

Сердце у меня упало, потому что я уже знала. Возможно, знала уже давно. Но вот оно, его почерк, строгие черные чернила. Мне всегда нравился изгиб его буквы «с» – с маленькой закорючкой внизу, – но теперь эти буквы казались мне чужими, даже жестокими, словно они стали его каллиграфическими сообщниками в этом печальном повороте событий. Я успокаивала себя, позволяя словам мариноваться в моем сознании, пока реальность наконец не дошла до меня полностью. Ник ушел.

Несколько минут спустя зазвонил телефон, и я осторожно сняла трубку.

– Алло, здравствуйте. – Мужской голос с британским акцентом. – Я ищу миссис Валентину Бейкер.

– Я слушаю. – Холодный сквозняк просочился через окно спальни, и я потерла глаза. – Что случилось?

– Это касается вашей матери, Элоизы Бейкер.

Я села в постели, вытаращив глаза. Я не слышала ее имени уже… давным‑давно и более двадцати лет ее не видела.

– Простите, как, вы сказали, вас зовут?

– Джеймс Уитейкер. Я работаю в лондонской фирме «Бевинс и партнеры». Мы занимаемся планированием недвижимости; ваша мать была одной из наших клиенток.

«Ваша мать».

Моя мать.

Как будто этот незнакомец в телефоне достал ключ от хранилища пыльных старых воспоминаний. Я крепко зажмурилась, но они, как назойливые призраки, требовали внимания. И вот она, мама, в то последнее утро. Она стояла у подножия лестницы, протягивая ко мне руки. Я рассматривала ее красивое лицо с точеными чертами и завораживающими кристально‑голубыми глазами. На ней было длинное, струящееся бледно‑голубое платье с оборками по подолу.

Человек в трубке прокашлялся, и изображение растворилось, как лопнувший пузырь.

– Очень жаль, но у меня печальная новость, – продолжал голос. – Ваша мать… она… скончалась в прошлый вторник после продолжительной болезни. Рак яичников. Однако мне сказали, что ее кончина была мирной и безболезненной.

Я с трудом сглотнула. Мои руки и ноги онемели – как будто к моему отчаявшемуся телу приделали чужие конечности. Сердце билось так громко, что это был единственный звук, который я слышала. Как она посмела умереть? Это казалось таким… эгоизмом с ее стороны. Как будто ее последний вздох был тщательно продуманным последним ударом – по мне. Хотя, по правде говоря, я уже давно не верила, что мы еще встретимся, где‑то в глубине души теплилась смутная надежда. А вдруг когда‑нибудь… Так бывает в книгах, когда давняя боль чудесным образом исцеляется на последних страницах: обиды стираются носовым платком, душевные раны сшиваются иголкой и ниткой. В моей истории тоже должен был наступить такой конец. Но нет, моя кончается плохо: сначала письмо Ника, а теперь это. Как‑то я читала книгу о женщине, в которую трижды за один год ударила молния. Словно специально охотилась за ней.

Нет, нет, нет. Я сморгнула слезы. Может быть, это сон? Кошмар?

Чем дольше говорил Уитейкер, тем меньше мне верилось, что все это происходит наяву. Я слушала, но его слова казались искаженными и потусторонними.

– Ваша мать назначила вас единственной наследницей своего имущества. Оно включает недвижимость в Примроуз‑Хилл – это прекрасный район Лондона, хранит все традиции. Здание старое, но достаточно удобное. В нем две квартиры, на втором и третьем этажах. На первом этаже книжный магазин.

Я тряхнула головой: до меня наконец стало что‑то доходить.

– Книжный магазин?!