Катрина: Число начала
– Существует некая цепочка связей. Люди, наиболее вероятно обладавшие информацией интересующей нас. Однако они либо волей постороннего вмешательства уже мертвы, верно, вследствие пыток, применявшихся к ним, либо оказались бесполезными для меня. В любом случае прямых источников кроме Вайнера никогда не было. Все сводится к человеку, у которого число могло оказаться случайно, через другого, кто непосредственно общался с Вайнером о его открытии незадолго до смерти профессора.
– Я рад. Кто он? – требовательно произнес Зан.
– Обычный человек. Последний, кто может знать, где спрятано открытие. Если он окажется бесполезен, придется начинать заново и искать альтернативные пути.
– Хорошо, – голос Зана стал теплым по‑отечески, но совсем ненадолго. – На карту поставлено слишком многое. Мы непомерно долго к этому шли. Не упусти наш шанс. И разберись с создавшимися помехами, кто бы за этим ни стоял. Мне пора. Сообщай все известия, которые будут появляться, и будь осторожна. Люблю тебя, ангел.
Зан всегда так называл Катрину в ее детстве. Катрина, ничего не ответив, отключила телефон и швырнула обратно.
Властолюбивый и деспотичный Зан слишком часто был суров, а порой и жесток к ней, чтобы слова любви казались привычными. И когда они все же звучали, одна часть Катрины где‑то в глубине хваталась за теплоту отцовской любви, другая же часть девушки воспринимала их чуть ли не как лицемерную неспособность Зана признать свое безразличие к дочери.
В водовороте мыслей родился гнев. Разговор получился совсем не таким, как ей бы хотелось. Зан не дал ей возможности высказать все, что она хотела, и ему сошло с рук то, что он поставил в опасную ситуацию свою дочь, не предупредив об угрозе, таящейся за важностью своего поручения. Однако так и не произнесенные слова Катрины оказались бы слишком дерзкими. Для них можно будет подобрать более подходящий момент.
Где‑то вдалеке темными фигурами на фоне чернильно‑серого ночного неба появлялись очертания городских домов. Элеанор понеслась по шоссе еще быстрее, оставив в воздухе за собой лишь взвесь капель, вылетавших из‑под колес.
В городе дождь стал стихать. Но по небу часто пробегали ветвистые ручейки яркой молнии, над улицами взрывался гром, предвещая очень бурную и холодную ночь. Катрина чувствовала надвигающиеся волнения на водной глади скорого будущего.
Она направлялась к центру города. Тот, кто был нужен ей, скорее всего, находился в квартире одного из старых домов в центральном районе города. Единственный вопрос, доберется ли она до него первой или, как это случилось с Вайнером и журналистом журнала «Интересная жизнь», вновь опоздает.
Ее рука протянулась над рулем за сотовым. Она набрала другой номер телефона и теперь ждала, когда на том конце снимут трубку.
– Здраво, Милорош! – по‑сербски приветствовала Катрина ответившего. – Найди для меня кое‑какую информацию.
Глава 6. Холодная ночь и ледяная кровь
По сей день меня не покидает чувство, что я поступил неправильно. Но так уж я поступил.[1]
Г. А. Бете
Стромнилов задернул шторы. Ленский говорил совершенно серьезно. В его глазах застыло пугающее спокойствие. Я сухо сглотнул слюну, продолжая упорно выдерживать его взгляд. Воцарившийся полумрак подчеркивал презрительные морщины в уголках рта Ленского. Он улыбнулся, обнажив мелкие зубы.
– Думаю, вы поняли меня правильно, господин Меерсон, – тихо и спокойно произнес он. – Я повторю вопрос, а вы хорошенько подумайте, прежде чем отвечать, потому что это ваш последний шанс.
– Я могу вас опознать, я знаю ваши фамилии и ваши звания.
– Да, вы знаете наши фамилии и звания, но я не сказал, что вы можете поверить во все это дерьмо, господин Меерсон, – тут же отозвался Ленский. – В ваших интересах помочь нам. Потому что в наших руках ваша скорбная жизнь. Я не хочу вас убивать, это не является нашим приоритетом, но мой друг сделает это.
Стромнилов медленно достал из кармана своего плаща какой‑то предмет. Я не разглядел, что это. При закрытых шторах в комнате стало темно. Стромнилов сжал его в грузной руке и больше ничего не делал, просто застыл, как большая тень, всем своим вниманием обращенный в тот момент, когда Ленский замолчит и, наконец, подпустит его ко мне.
– Итак, – сказал Ленский, – что Вольский рассказал вам о том, что называют числом начала?
Он ничего мне не рассказывал, но ты в это не хочешь верить.
В моей голове лихорадочно закрутились идеи, как выбраться из этого безумного положения. Нерабочие идеи. Я не верил, что кулаками смогу отбиться от них или пробить дорогу к выходу. У меня не было навыка в драках. Каждая минута приближала взрыв нарастающего предельного напряжения. Они действительно попытаются убить меня. Ведь не имея понятия, что именно здесь происходит, я подписывал себе смертный приговор.
Кто они такие?
– Число начала, – повторил я.
Ленский кивнул.
– Правильно, господин Меерсон. Где он? Что вам о нем известно?
Я быстро облизал языком высохшие губы.
– Что известно?
Тот кивнул снова.
– Я ничего не слышал от Вольского ни о каком числе. Честное слово. Он ничего не говорил! У меня нет причин лгать! – я судорожно стиснул зубы.
– Тогда не лгите! Вы думаете, что сможете теперь самостоятельно решить свои проблемы. Купить себе гражданство какого‑нибудь маленького островного государства и больше не вспоминать о том, что украли. Но на самом деле всё закончится здесь. Вы бы не смогли воспользоваться такой вещью. Куда вам идти с ним? Представьте, сколько вопросов и внимания вы привлечете к себе, не обладая нужными связями и опытом.
– Вы ошиблись! Я вообще не понимаю, о чем вы говорите и о чем меня спрашиваете. Я даже не могу представить, что могло привести вас ко мне! Мне плевать на ваши дела, сейчас же убирайтесь отсюда!
– Вы будете жить, Меерсон, – сказал Ленский, отошел от меня и отвернулся, со стуком поводил пальцем по стопке CD на полке мебельной стенки, достал один из дисков и включил музыкальный центр. Стромнилов, наклонив голову, наблюдал за ним. Пока диск считывался, Ленский взял пульт и повернулся ко мне. – Вы будете жить ближайшие десять – пятнадцать минут, хоть это и не в наших правилах. Но уверяю вас, этих минут вам хватит для того, чтобы успеть рассказать нам все, что нас интересует и, заодно, переменить свое отношение к смерти. Смерть для вас станет не тупиком, а выходом.
[1] Ганс Альбрехт Бете – американский физик‑теоретик, родом из Германии, лауреат Нобелевской премии 1967 года за исследования в астрофизике. После уничтожения Хиросимы и Нагасаки был в числе тех, кто сознавал свою ответственность за катастрофу.
