Катрина: Число начала

Встревожить то, что гроб сокрыл?

Нарушить спящих вечный сон?

Дж. Ленгхорн

 

Рай сменился адом. По ушам ударил громкий шум.

Это был шум умирающего мира. Мира видимостей, фантомов, грез, которыми себя окружает каждый из нас. Когда мы пробуждаемся от иллюзий, мы всегда слышим этот шум. В какой‑то момент его слышали все. Наверное, многим кажется, что умирают они. Я не исключение. Отчасти это правда. Вместе с осколками в пустоту уходит часть тебя. Я был глуп, но лучше бы не умнел.

Наконец я осознал, что в жизни с тобой может произойти что угодно. Осознал, что счастье лишь прелюдия к страданиям. Оно притупляет бдительность, причиняя еще большую боль потом. Теперь я верю, что смертно все. Даже счастье.

Особенно счастье.

Я продолжал вспоминать, как в ветреной тишине по крышке гроба били холодные капли дождя. Омраченные горем лица смазались под бурым утренним небом. Я и не смотрел на них. Только на ее фотографию на могильной плите и землю, залитую месивом грязи. Она теперь всегда будет в земле. Сейчас в моей душе ничего не было, но она была не пуста. Что‑то оставалось внутри и рвало меня на части.

Картины сегодняшнего утра целый день всплывали перед глазами. Темноту иногда нарушали вспышки молний, освещая через узкий проход на крышу тесную комнатку чердака, вместе с квартирой доставшегося Марине по наследству. Я использовал это помещение как проявочную для фотографий. Тогда я жил мечтами, надеялся открыть собственную фото‑студию, устраивать выставки, а когда‑нибудь завести свою галерею, разбогатеть и обеспечить Марине красивую жизнь. Теперь эта комнатка на чердаке и все мои мечты навсегда останутся пустыми.

Сидя на старом сундуке вечером после похорон, я с тоской смотрел на фотографию, лежавшую на полу. Темноволосая девушка с лучистыми голубыми глазами, освещавшими мне мир. Лицо, которое со временем сотрется с камня, выцветет на бумаге и исчезнет из памяти.

Моя Марина… Она была для меня всем.

Я нуждался в большой порции коньяка или общения, поэтому из Мариныной квартиры отправился в бар, где надеялся ненадолго потерять эту боль и залить пустоту алкоголем. Забыться хотя бы на один вечер. Я решил, что буду пить рюмку за рюмкой до боли в печени в компании Тима, который должен был скоро подъехать.

Тим работал вместе со мной в журнале «Интересная жизнь» вторым штатным фотографом. Мы были знакомы задолго до того, как стали работать вместе и на протяжении всех лет поддерживали друг друга. Поэтому мне было необходимо именно его общество. В последний раз мы виделись до его отъезда в отпуск. Тогда Марина еще была жива. Тогда у меня еще было будущее. Все изменилось в один день. В одно мгновение из‑за какого‑то невнимательного водителя.

Опрокинув очередную рюмку в баре, скривившись не то от душевной боли, не то от ощущения будто глотнул огня, я пытался отогнать скверное ощущение, что завтра легче не будет оттого, что я надираюсь в стельку. Тяжелые мысли сверлили, не переставая. Я оказался в замкнутом круге своего сознания, в центре которого перед глазами чернел гроб моей девушки.

И еще это назойливое чувство… будто за мной кто‑то наблюдал… Там, на кладбище.

Воспоминания вновь нахлынули. Всюду стоял запах мокрой земли. Бесцветные капли на фоне громад бурых туч сливались с чернотой зонтов. Люди почтительно замерли вокруг разрытой могилы, но я их не замечал. Откуда‑то из глубины траурных фигур моей спины касался безразличный взгляд, неустанно ловивший каждый осколок боли в моей душе. Безмолвный свидетель страдания.

Я опрокинул пятую рюмку, желая забыть хотя бы на минуту о том, что я больше не увижу ослепительной улыбки, которая согревала мою душу, не услышу ее голоса, что наполнял одинокую тихую пустоту вокруг меня, и не прикоснусь к ее нежной коже. Больше никогда. Ее нет. Нет рядом сейчас, и уже не будет теперь.

– Господи! Друг, ты пьешь и не закусываешь уже пятую рюмку, – воскликнул бармен, с жалостью глядя на меня. – Поверь, я много народу повидал и с уверенностью могу сказать, что ты не из тех, кто сможет нормально добраться до дома, если будешь продолжать в том же духе.

– Меня друг до дома довезет. Налей еще, – постучал я по рюмке.

– У тебя что‑то случилось? – он отставил стакан, который протирал салфеткой, и вгляделся в мое лицо. Ну и что увидел? Здесь темно, будто в чулане. – Без обид, парень, но выглядишь ты отвратительно.

– Знаю, – сухо ответил я и снова постучал по рюмке пальцем: – Налей, а?

– Ну, как хочешь… – сказал бармен, наконец, выполняя мою просьбу.

Грянул гром. В бар вошла молодая брюнетка в кожаном плаще, поблескивающем с дождя. По прядям ее черных волос скатывались маленькие капельки дождевой воды. Вместе с ней в помещение ворвался и шипящий звук непогоды, который стих, как только за девушкой захлопнулась дверь. Она оглядела всех с порога, медленно двинулась вглубь помещения и села почти спиной ко мне за ближайший к выходу столик.

– Но на дне рюмки ты утешения не найдешь, – дружелюбно улыбнулся бармен. Забудется на какое‑то время, это да, а проблемы останутся.

– Оставь меня, – я осушил шестую рюмку и, взглянув на бармена, лениво махнул через плечо. – Лучше прими заказ клиентки. Трещишь тут… Ты не знаешь, почему я сюда приперся, – продолжал бормотать я себе под нос.

Бармен покинул меня и отправился к девушке. Тима все не было. Его телефон не отвечал. А белое стекло пустой рюмки тускло поблескивало в полумраке бара. Я убрал сотовый в карман и посмотрел через плечо на столик, где только что устроилась девушка.

Бармен принял у нее заказ, кивнул мне и вернулся за стойку. Потянулся за запыленной темного цвета бутылкой, стоявшей на верхней полке бара, достал штопор, ввинтил в пробку бутылки штопор и налил в чистый бокал для вина темно‑красную прозрачную жидкость.

– Я это не заказывал, – хрипло пробормотал я.

– Так это и не для тебя. Сам же сказал, чтобы я принял заказ у посетительницы.

– И что же она заказала?

– Тебе это так интересно?

– А чем еще мне интересоваться?

Бармен терпеливо улыбнулся, удивленный моим внезапным порывом к общению.

– Самое дорогое красное сухое вино, которое только у нас есть. И добавила «Если сможешь найти» – процитировал он с нарочито капризной интонацией девушку, сидящую за столиком позади меня.

Я посмеялся.

– Так и сказала?

– Так и сказала, – заверил он. – Но не суди строго, все они богатые тусовщицы такие. А вообще‑то, у нее очень приятный акцент.