Катрина: Число начала

– Акцент? – переспросил я.

Бармен выразительно кивнул, подхватил на ходу бокал с вином и с улыбкой двинулся к брюнетке в черном кожаном плаще.

Я посмотрел в зеркало барной стенки на богатую гостью. В осанке посетительницы сквозила гордость и изящество. Холод, который она впустила вместе с собой, так и не рассеялся. Когда она вошла в бар, разговоры поутихли. Это было неподходящее ей место. Но дороговизна ее одежд бросилась в глаза. Нечто иное. Что было стремительнее возможности поймать это. От чего мои мысли на мгновение вынырнули из могильного мрака, которым сейчас была окружена моя Марина. С появлением посетительницы в баре что‑то изменилось.

Бармен ловко поставил бокал ее столик. Я наблюдал за ними через зеркало, когда в окнах вспыхнула молния, и на мгновение показалось, свет прошел сквозь брюнетку. Мистика! Отражение девушки пропало из виду, словно кроме бармена у столика никого больше не было. Я тут же оглянулся и вгляделся в ее ровную спину.

– Спасибо, – поблагодарил бармена ее приятный спокойный голос, оттененный мелодичными нотами того самого акцента.

– Пожалуйста, – бармен двинулся в мою сторону, улыбаясь теперь мне.

Отвернувшись к барной стойке, я бросил взгляд в зеркало и убедился, что в отражении мне больше ничего не мерещится.

– У тебя такой вид, будто ты привидение увидел, – вероятно, бармен ждал от меня продолжения разговора. – Может, хватит? – он постучал пальцем по рюмке.

– Сейчас я не в настроении говорить о привидениях. Лучше налей мне чего‑нибудь другого.

– Кофе, например? Ты же коньяк даже пить не умеешь. Морщишься, после каждой рюмки головой мотаешь… Слушай, – он открыл дверцу холодильника, достал оттуда желтый сверток и положил его в микроволновку, – тебе нужно закусить. Давай так, я тебе гамбургер за счет заведения, а ты расскажешь, что тебя заставило торчать здесь и надираться в стельку.

– Нечего рассказывать. Я уже говорил, что жду друга. А он задерживается, – я достал телефон, часы показывали две минуты десятого. Потом глянул на микроволновку и сглотнул слюну. – А от гамбургера за счет заведения не откажусь. Но потом ты снова нальешь мне выпить.

Я чувствовал, что мне нельзя трезветь. Не затем я сюда пришел. Мне нужно отключиться. Необходимо. Потому что воспоминания преследовали как адские псы…

Глухие удары волнами прокатывались по полированной крышке гроба. Зеркальные струйки дождя извивались на сгибах черного дубового ящика, скрывавшего от меня любимое лицо Марины, которое я теперь никогда больше не увижу. Работники в поношенных одеждах опускали гроб в могилу, сырые стены которой оползали и блестели в косом свете серебристой полоски утреннего неба над горизонтом. Чей‑то пристальный взгляд заставил меня оглянуться. Но я увидел лишь тень, скользящую среди траурных фигур.

Окна бара засветили фары машины. Микроволновка звякнула, оповещая о том, что гамбургер готов, а я посмотрел себе через плечо, думая, что это заходит приехавший Тим. Бармен хозяйственно взял тарелку с гамбургером полотенцем и поставил передо мной.

– И чашку кофе, пожалуйста. «Самого дорогого», – добавил я со злой иронией обращенной ко всему миру, что больше не существовал для меня. – «Если есть».

Бармен засмеялся и начал готовить кофе.

Я откусил гамбургер и почувствовал, насколько сильно проголодался. Через минуту бармен поставил рядом со мной чашку приятно пахнущего дымящегося кофе и покинул барную стойку. Его подозвали парни, обсуждавшие футбольный матч, чтобы заказать еще несколько литров пива и пачку чипсов.

Проглотил последний кусок и протолкнул его глотком кофе. Есть больше не хотелось и оставалось теперь лишь вернуться к коньяку. Я жестом подозвал к себе бармена. Он подошел почти сразу.

– Повторить?

– Да. Коньяк. Тебе ведь хочется заработать денег, верно?

Бармен замялся:

– Я всегда не против заработать, просто тебя уже несет. Сколько бы ты ни выпил, лучше не будет. Это заблуждение, что выпивка заглушает негативные эмоции. Она их прячет, но они остаются.

Пока он говорил, я и не заметил, как в бар снова проник шум дождя и раздались шаги.

– Все верно! – услышал я за спиной знакомый баритон.

Позади стоял Тим в промокшем пиджаке и смотрел на меня с нескрываемым сожалением.

– Тим!

– Сколько уже выпил? – он сел рядом и мельком посмотрел мне в лицо, пытаясь найти там ответ на свой вопрос.

– Не считал.

– Шесть рюмок, – услужливо сообщил бармен.

– Да, – протянул я, задержав на том гневный взгляд, – пять или шесть.

– Может даже семь, – снова вклинился бармен.

– О‑о‑о! – воскликнул Тим. – Все, Марк! Пойдем.

– Я не помню седьмой, – поспешил заявить я.

– Ну, все! Допились, – усмехнулся Тим. – Марк, заканчивай с этим. Я знаю, что Марина была для тебя всем, – он снова посмотрел на меня с горечью. Видя, что я хочу что‑то сказать, он поспешил продолжить. – И знаю, что она останется для тебя всем, – видя, что я вновь хочу перебить его, он добавил: – Я не призываю тебя перестать оплакивать ее. Это твое право. Она была чудесным человеком. Оплакивай, но не так! – он указал на рюмку. – Она бы не хотела такого горя.

– Еще бы она не хотела такого горя! – резко огрызнулся я. – Ведь горе‑то по причине ее смерти! Сегодня ее закопали!

Поняв, что наш с Тимом разговор носит слишком личный характер, бармен деликатно удалился, сделав вид, что у него есть работа в другом конце стойки.

А меня спьяну понесло выговориться:

– И не говори о том, чего бы она хотела, Тим! Потому что единственно важное, чего бы она хотела, это жить, дышать, быть сейчас рядом, а не лежать в тесной дубовой коробке в холодной мокрой земле.

– Марк, пойдем, хватит ныть. Посмотри на себя, – одной рукой он взял меня за плечо, а другой указал на отражение в зеркале бара. Там отражался тот, с кем я избегал встретиться взглядом всякий раз, как смотрел в отражение бара. Молодой человек с лицом, когда‑то давно казавшимся мне приятным и заметно потускневшим в последние дни. С зелеными глазами и каштановыми волосами, которые сейчас лезли в глаза, спадая на лицо. В расстегнутой болотного цвета куртке с небрежно развалившемся на плечах капюшоном, купленной в супермаркете. Под ней виднелась белая футболка, я носил ее, не снимая, не помню сколько, возможно, когда‑то футболка была белее. Отвратительный, изможденный взгляд моего усталого двойника в зеркале вызывал раздражение. Тошно смотреть.

Тим похлопал меня по плечу: