Катрина: Число начала

– Не этого парня полюбила Марина. Поднимайся, и перестань болтать всякую чушь. Поднимайся! Сколько ты уже здесь сидишь?

Я спрыгнул с табурета и одернул футболку и куртку, расправил плечи.

– Ровно столько, сколько ты добирался сюда.

Тим начал оправдываться, что чудом нашел это бар, но я его не слушал. Я посмотрел на красотку брюнетку, которая сидела за соседним столиком, глядя в темноту за окном, и, наверное, решала в уме какие‑нибудь интриги на работе, неспешно потягивая свое дорогое красное вино.

– Пойдем, тебе нужно выбраться в мир, – Тим махнул рукой, чтобы я следовал за ним к выходу.

– Там нет мира, Тим. Того мира, что ты думаешь, я больше не увижу, – себе под нос продолжал ворчать я. – Там лишь новый темный мир. Луна упала на Землю, и осталась лишь пустота. Там лишь пустота.

Я поплелся за Тимом к выходу. Он уже вышел и придержал для меня дверь, впуская стылый синий свет уличного фонаря и шум дождя.

Напоследок я обернулся на ходу, чтобы разглядеть получше лицо этой одинокой брюнетки. Она чуть опустила голову, заглядывая в полупустой бокал, немного приподняв плечи и опираясь руками на столешницу. Плавно она вертела бокал то в правой, то в левой руке, медленно перебирая пальцами по гладкой поверхности стекла. Ее лицо в прорези черных волос казалось совсем белым из‑за синего света уличного фонаря.

И тут она перевела на меня взгляд. Не шевелясь, она просто подняла глаза. Холодные и бездонные. Смотревшие совсем не дружелюбно, сапфировые, они согревали своим холодом. Выражение лица не изменилось. Казалось, она ждет, когда я перестану пялиться, и переведет с меня взгляд не раньше, чем это сделаю я. Сделать это было так же сложно, как смотреть на нее. Коньяк давал о себе знать. Я просто проваливался в ее взгляд, все больше чувствуя себя неловко.

Мне отчетливо показалось, она хотела, чтобы я ушел. Словно в тумане я развернулся и вышел под дождь, где уже с минуту стоял вымокший и недовольный Тим. Мы зашагали к его подержанному Опелю Корса. Тим поспешил сесть в машину. Я сел на переднее сиденье и повернулся к нему.

– Слушай, будь человеком, отвези меня в мою старую квартиру, – я умоляюще посмотрел на него. – Знаю, это далеко, но я не могу возвращаться в квартиру Марины.

– Ладно, Марк. Буду человеком и отвезу в твою квартиру, – он повернул ключ зажигания, и салон наполнился негромким звуком мотора, вперемешку с капельной дробью дождя. – А что это была за девушка, на которую ты так засмотрелся?

Мы выехали на дорогу. Я устроился поудобнее, немного сполз с сиденья, переплел руки на груди и повернул голову в забрызганное дождем окно, за которым плыли неясные огоньки одиноких уличных фонарей, и светофоров.

– Я не знаю кто она.

– Просто пьяный интерес?

– Просто интерес.

Тим быстро глянул на меня.

– Она тебе понравилась?

– Она не отражалась в зеркале одно мгновение, – задумчиво протянул я.

– Значит, пьяный интерес.

– Возможно.

– А ключи от своей квартиры у тебя с собой?

– Да, я собрал кое‑какие вещи в квартире Марины и захватил свои ключи.

– Какие вещи? Где они сейчас? – спохватился Тим.

– На мне.

– А больше ничего? Сумка, например?

– Нет. Мне хотелось убраться оттуда поскорее, поэтому много вещей я не брал. И уходить было сложно, – задумавшись об этом, я перевел взгляд в пространство за окном. – Казалось, вот уйду, и все… Если выйду за входную дверь с вещами, она не вернется. Никогда. Но она все равно не вернется.

– Мда, Марк… тяжело тебе.

Тим глянул на меня с сожалением. Какое‑то время мы ехали молча. Глухой размеренный стук дворников звучал усыпляюще. В этой тишине меня вновь одолели болезненные воспоминания…

С трудом можно назвать те горькие часы последнего расставанья утренними часами. Я смотрел только на ударяющиеся о крышку гроба комья сырой земли, осознавая себя здесь совсем одним. На дне могилы гроб смотрелся пугающе брошенным. Вскоре земля полностью скрыла рваное отражающееся в его лаковой крышке небо, заточенное в темную раму оползающих стен могилы. Все так нереально. Эфемерно. А потом толпа начала рассеиваться, обтекая меня, словно оставляя наедине с ней. И на секунду я увидел фигуру женщины, смотревшей на меня из толпы…

– Сегодня на похоронах мне показалось, что на меня кто‑то смотрит, – вслух вспомнил я. – Это было чувство, от которого не отделаться. Чей‑то взгляд видел мою боль, мое одиночество… мою душу, Тим, Это чувство преследовало меня весь день. Со мной что‑то не так?

Тим обеспокоенно посмотрел на меня.

– Нет, дружище. Ты в порядке.

Молчание, последовавшее дальше, стало невыносимо натянутым и я решил сменить тему ради Тима.

– Как отпуск? – спросил я.

– Нормально. Варшава понравилась, особенно Юле. Кучу фоток наснимали, потом скину. Получились не фотографии, а произведения искусства. Думаю показать их в арт‑отделе, возможно, пригодятся для верстки, может, что‑то о Польше будем писать, – по лицу Тима пробежала тень. – Сегодня заезжал в редакцию журнала. Это правда, что с Павлом Вольским случилось какое‑то несчастье?

– Да, жесть. Он повесился.

– Странно.

– Еще как.

– Я о том, что столько всего плохого случилось за последнее время.

– Я тоже. В общем, журнал собирается дать некролог или памятную статью о Вольском. На днях все писали пару слов в память.

– А кто напишет статью?

– Не знаю. Но я не раз делал фото для статей Вольского, мы часто пересекались, общались, поэтому хочу поучаствовать. Сделать для него что‑нибудь в последний раз.

– Ты серьезно?

– А что?

– Ну из‑за Марины.

– Это здесь не при чем. Мне нужно отвлечься и заняться каким‑то делом. Побыть среди людей. Либо так, либо выпивка. Дома отсидеться я не против, только не хочу зачахнуть в пустой квартире. Я переговорю завтра с Лидией или главным редактором, узнаю, чем могу помочь.