Катрина: Число начала

– Ну, как скажешь, – неуверенно протянул Тим и усмехнулся, – Лидия становится человеком только тогда, когда в жизни ее подчиненных случается истинное горе.

– Знаешь Тим, никогда бы не подумал, что Павел способен на самоубийство. Он вроде повесился в ванной на леске для занавески в душе. Ничего не предвещало. Я не понимаю. Зачем?

– Не знаю, он был одиноким человеком, – озвучил мои мысли Тим. – В сорок пять лет ни жены, даже бывшей, ни детей. О чем‑то это говорит, Марк.

– Он был трудоголиком, как и мы.

Тим передернул плечами и с суеверным возмущением возразил:

– В каком смысле, как и мы? Я на тот свет не тороплюсь, каким бы трудоголиком ни был. И тебе не советую.

– Как получится, – безразлично отозвался я.

Тим остановил машину на светофоре и вгляделся в меня.

– Марк, только глупостей не натвори! – предупреждающе сказал он.

– Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством.

– Ну и хорошо. Я рад, что ты еще не все мозги залил коньяком.

Машина тронулась и свернула налево.

– Вольский над какой‑то статьей работал, – продолжил я. – И не закончил.

– Ты не думаешь, что это странно? Обычно самоубийцы заканчивают важные для них дела, прежде чем лезть в петлю. А что за статья?

– Не знаю. Там фотограф не требовался. Кажется, какая‑то статья на научную тему.

Тим хмыкнул.

– Научную? Что же это за научная статья, которую одобрил бы главный редактор?

– Я не знаю. Павел вроде бы обо всём договорился.

– Н‑да, странности, – задумчиво протянул Тим.

В промозглой темноте впереди показалась моя двухподъездная семиэтажка с аркой для въезда во дворы соседних домов, что возвышалась неподалеку от перекрестка. На соседней улице находился госпиталь, поэтому перед домом временами проезжали машины скорой помощи. Возле каждого подъезда стояло по засыхающему дереву, которые с каждым летом цвели все меньше. Следом виднелась длинная хрущевка, а дальше улица таяла в темноте.

В этом доме мне предстояло провести одну из худших ночей в моей жизни. Сегодняшнюю.

Тим свернул к тротуару.

– Ну, все, конечная, – сказал он.

– Да, спасибо, что подвез.

– Ключи точно есть?

– Точно. Счастливо доехать! До завтра! – я вышел из машины под громкий шелест дождя, накидывая капюшон. В лицо ударил сырой воздух, пахнущий сбитой с веток листвой.

– Утром прими аспирин, – посоветовал вслед Тим. – Пока!

Я захлопнул за собой дверцу и зашагал к ближнему к перекрестку подъезду. Опель позади тронулся и умчался по мокрой дороге. Забежав в подъезд, я подошел к решетчатой двери лифта, нажал на кнопку. Лифт не сдвинулся с места. Пришлось идти по лестнице.

Не знаю, сколько уже не видел эту дверь. Первую справа от лестницы на шестом этаже. Отпер замок, толкнул дверь вперед, и она, сварливо поскрипывая, медленно отворилась, открывая вид на длинный узкий коридор. По левой стене от потолка тянулись полоски света, падающего с улицы. Две комнаты и кухня располагались справа от коридора, а ванная в его конце. Днем в это время года солнце заливает все комнаты прозрачным остывающим светом.

Чувство отчуждения, которое я ощутил, странным образом переплелось с трепетным ощущением возвращения к чему‑то родному. Словно и не было тех лет, что я провел с Мариной.

Не снимая ботинок, прошел в кухню. В темноте напоролся на стул, стоявший на пути, возле стола. Я и забыл, какие здесь маленькие комнатки. Щелкнул по выключателю. Старая люминесцентная лампа загудела и замигала и из‑под большого слоя пыли дала совсем мало света. Кухню залил тусклый голубоватый свет, освещая паркетный пол, дешевую кухонную стенку, советский холодильник, газовую плиту, работающую от газовых баллонов, и хлипкий кухонный стол. Я включил холодильник в розетку и открутил перекрытые краны воды в трубах.

Когда‑то эту квартирку мне подарили родители на восемнадцатый день рожденья, и я радовался как ребенок. Мне было все равно, какая она, главное, что отдельная квартира. Целиком и полностью моя. Потом мне захотелось чего‑то большего, и она стала надоедать. Но сейчас, несмотря ни на что, она мне снова нравится, нужно только избавиться от старья и сделать небольшой ремонт.

Посреди зала спинкой к выходу стоял диван, еще кое‑какая мебель по‑над стенами, телевизор и старенький DVD‑плеер в углу.

В спальне я стащил с себя куртку и повалился на мягкую немного припыленную кровать. Перевернулся на спину и разложил руки в стороны. На лице появилась слабая, довольная вялым гостеприимством собственной квартиры улыбка. И тут же ее стерло нечто темное, сидевшее глубоко в душе. Очередное воспоминание…

Траурная процессия рассеялась, навсегда оставив ее одну. Утешая друг друга, облаченные в черные одежды родственники и знакомые удалялись к стоявшим в стороне машинам. Марина осталась лишь бесплотным воспоминанием и единственным доказательством ее существования служила надгробная плита с изображением ее лица.

Эта была черта, разделившая мою жизнь на «до» и «после».

Долгий тяжелый день в конечном итоге помог мне отрешиться от собственной жизни. Сон медленно наваливался на меня.

 

– Марк… – из темной тишины полушепотом позвал женский голос. – Марк…

Я открыл глаза и уставился в потолок, пытаясь понять, показалось мне или нет. За окном по‑прежнему барабанил дождь. Только дождь и никакого шепота. Сильный порыв ветра. Сквозняк. В квартире кроме меня никого нет!

Выбросив послышавшееся в полудреме из головы, я снова закрыл глаза, позволяя бесплотным волнам уносить сознание от берегов бодрствования.

– Марк… – вновь маняще прошептала незнакомка. – Впусти меня…

Цепенея, я распахнул глаза, от испуга не находя сил посмотреть по сторонам.

– Господи! – с паром в простывший воздух поднялся мой выдох.

Легкое движение у окна привлекло мой взгляд. Не успев разобрать, что вижу, я почувствовал, как внутри меня всё сжалось. Черная фигура в длинном одеянии возвышалась возле кровати. Все, что я мог разглядеть, это женский силуэт на фоне окна, ночной свет за которым начал гаснуть.

Как зверь, она медленно наклонялась, нависая надо мной. От этого зрелища стыла кровь. На мгновение мне показалось, что я не в состоянии пошевелиться. Но я преодолел оцепенение и рывком соскочил с кровати.

– Что за черт! – в страхе крикнул я.