Короли рая

– Не догадывался, что принцев учат плавать.

Кейл ответил взглядом.

– Так мы удираем от фермеров. После того как трахнули их дочек.

Глаз Тхетмы дернулся. Он поелозил и прочистил горло.

– Это разумно.

– Согласен. У тебя сестры есть?

Губы мальчика скривились.

– Так зачем ты подрался со мной?

О. Ты умней, чем выглядишь.

Кейл хотел сказать: «Я ненавижу одиночество и должен был что‑то сделать, чтобы мне оно не грозило». Он предположил, что мог бы сказать: «Потому что твоя загорелая кожа выдает в тебе фермера, а фермеры во флоте – забияки, так что я знал, это будет легко».

– Я знал, что мне придется драться, и решил выбрать чувака моего роста.

Казалось, Тхетма доволен ответом.

– Как вышло, что ты здесь?

– Я четвертый сын. Меня не жалко.

И снова Тхетма выглядел довольным.

– Что ж. Ты отлично впишешься.

Кейл засмеялся, игнорируя боль в плечах и мышцах живота. Дрожащей рукой он поднял в тосте свою грязную деревянную кружку для воды, чувствуя симпатию.

– За то, что нас не жалко.

Тхетма чокнулся с ним.

 

* * *

 

Той ночью он лежал в постели в казарме – состоящей, по сути, лишь из коек и глиняных горшков с мочой, – и его мысли метались, несмотря на утомление и неудобную позу. Это было все равно что лежать на полу, только чуть менее грязном. Ноги болели даже в тех местах, которые, по мнению Кейла, болеть не могли, – а еще он до сих пор не привык к вони пота и нечистот, заполнявшей тонкие деревянные стены. Шел тихий дождь, по крыше отдавалось эхо, и Кейл мог поклясться, что наверху бродит гигантская крыса, возможно, застряв там или лакая из лужиц.

Вопрос Тхетмы крутился в его голове: почему ты здесь? Его ответ был не хуже любого другого. «Потому что я все более разочаровывающий сын, и мой отец решил, это должно помочь» казался довольно правдивым – а может, просто «потому что так сказал король величайшего города‑государства во всем Пью».

Не то чтобы ему когда‑либо прямо говорили, что он не оправдывает ожиданий. Но поскольку он мог по пальцам рук пересчитать количество бесед с отцом, и поскольку братья превосходили его… ну, во всем, это было вполне вероятно. У большинства мужчин на месте его отца имелось бы намного больше детей, чем всего четыре сына. Говорили, у короля Нонг‑Минг‑Тонга десять жен и наложниц, а детей вдвое больше. Но у отца Кейла осталось лишь две жены и ни одной наложницы – во всяком случае, ни одной с тех пор, как умерла мать Кейла.

Он вспомнил, как верил, что его мать превратилась в рыбу или что солнце каждую ночь купается в море, и злился, что до сих пор чувствует стыд. Так странно: сегодня что‑то может быть правдой, а завтра – нелепостью.

Мысль о братьях заставила его улыбнуться. Он скучал по ним, в общем и целом, если не принимать в расчет постоянное соперничество и сравнивание. Он скучал по своей тете, по ее смеху и вниманию. Сильней всего он тосковал по Лани, хотя они больше и не разговаривали толком. Он предположил, что ему просто не хватает ее рядом. Он скучал по тому, как она пахнет и выглядит за трапезой, как она ест, хихикает или беседует сама с собой во время чтения… Блин.

Он глубоко вздохнул и попытался прогнать воспоминания о ней. Взамен, как часто случалось, его мысли обратились к тому самому моменту, когда их отношения изменились – еще одно воспоминание, заставившее вспыхнуть его лицо.

Ему было одиннадцать, и Лани жила с его семьей уже годы – с тех пор, как ее отец заключил торговый договор с династией Алаку. Король Капуле официально прислал ее в качестве «подопечной» – под «защиту» отца Кейла. Но, в сущности, она служила почетной заложницей, присланной в знак доверия – или демонстрации власти. Она была лишь на пару месяцев старше Кейла, и поэтому в детстве они играли вместе, даже брали вместе уроки у одних и тех же наставников.

Не в пример ей, он был ученик ленивый. Кейл ненавидел проводить время в одиночестве, просто читая и зазубривая вещи, которые не особо заботили его, пока весь мир вращался вокруг него. Но в компании с другим это казалось легче. Каким‑то образом он мог сосредоточиться, когда был кто‑то еще – не собеседник и даже не слушатель, а просто человек рядом, так что Кейл не ощущал себя изолированным и не в своей тарелке. Он приносил свои книги и плюхался на кровать Лани, пока она занималась работой, или делала ожерелья, или играла с его волосами, а их телохранители бросали кости в прихожей.

Это продолжалось годами безо всякого надзора тети Кикай, горничных или наставников, и посему не было странным, что однажды он как ни в чем не бывало вошел к Лани мимо ее безразличных слуг и увидел, как она возится со своими темными длинными локонами перед маленьким зеркалом. Но было странно обнаружить ее оголенной, прикрытой лишь отрезом ткани, лежавшим на коленях.

Она не запаниковала и не завопила. Она лишь положила на грудь одну руку и, нахмурившись, махнула другой, чтобы его прогнать. А он стоял и смотрел.

Солнце лилось из окна, освещая половину ее смуглой фигуры, и она сияла на свету. Никогда раньше Кейл не замечал ее маленькие груди, легкие изгибы ее тела, едва заметные, но теперь отчетливые. Он помнил, как подумал тогда: Она больше не маленькая девочка – и она не моя сестра. Она напоминала модель художника, неподвижно позируя в меркнущем свете дня, и Кейл не сводил с нее глаз.

Она нахмурилась и замахала настойчивее, затем он увидел, как ее лицо краснеет, но все же не двигался. Она произнесла его имя – он бы отдал всё, чтобы точно вспомнить, как она произнесла его имя. Затем она робко подтянула слишком узкую ткань кверху, чтобы прикрыть где‑то около половины груди и четверти бедер, вскочила и побежала в маленькую умывальную, выставив перед ним напоказ себя сзади.

Она вернулась одетая, как будто ничего и не случилось. Он уже устроился поудобнее, чтобы попытаться читать, но то и дело поглядывал украдкой, лежа неподвижно как бревно, снова и снова перечитывая одну и ту же страницу и ничего не понимая. Через некоторое время она спросила, что он делает, и он смог выдавить лишь «ничего» обидным тоном, поэтому она ушла. Больше он никогда не читал в ее комнате.

Теперь, вспоминая об этом, он понимал, что Лани пыталась избавить их от неловкости. Она отпустила какую‑то шутку о родимом пятне у себя на бедре, спросив Кейла, что он думает о ее волосах и считает ли он, что ей нужно похудеть. Но при каждой ее попытке он краснел или становился косноязычным. Его робость усугубила ее собственную, и вскоре Лани оставила эту затею.

Рассерженный, он вернул себя обратно в реальность. Ты столько раз наказывал себя.