Красавчик. И аз воздам
Только подумал Петр Христианович об одежде и прошел всего десять метров до двери в следующую комнату, как оказался в гораздо меньшем помещении, которое аглицкий посол использовал как парикмахерскую и гардеробную. На полках лежали сложенные мундиры красные и гражданская одежда. Фраки разных расцветок в основном. Брехт взял почти черный, чуть фиолетовым отливал, расправил. Н‑да, как там Грибоедов про это напишет в «Горе от ума»: «Хвост сзади, спереди какой‑то чудный выем, / Рассудку вопреки, наперекор стихиям». Мелковат посол, не кормили в детстве, эти тряпки даже Семе не подойдут, не то что Витгенштейну. Даже дальше не стал рассматривать Брехт наряды посла, прошел в следующую и, как оказалось, последнюю комнату в анфиладе. Из нее дальше точно дверей не было. Именно в этой комнате и были охранники, ключевое слово «были». Теперь нет. Это была небольшая каморка пять на шесть метров, в которой стояли две железные кровати с элементами ковки на спинках, и на крючках, что были прибиты к стене, висели красные шмотки английских офицеров. Один‑то нагл тоже мелкий был, а вот второй был ростом с Семена. Петр Христианович перебрал висевшую на стене одежду. Нашел парадную форму с орденами высокого рыжего нагла, снял, сунул под мышку и перешел к гражданской одежде. На улице хоть и весна, но холодно еще. Был среди вещей плащ, макинтош, наверное, не силен в англицкой моде, на нашу епанчу вполне похоже, только чуть длиннее. Был и черный фрак из толстого сукна. Вот это то, что надо для дезертира. Около груды обуви граф тоже задержался, выбрал туфли покрасивше, черного цвета, а то фрак с сапогами кавалерийскими не очень сочетается. Там же валялся сидор темно‑зеленый, его Брехт тоже забрал, нужно же изгвазданные в крови измайловские мундиры куда‑то спрятать. Больше ничего интересного в жилище английских офицеров не было, разве вон шкатулку с парой хороших кавалерийских пистолей прибрать к рукам загребущим. В шкатулке и пулелейка с отверточкой и шомполом оказались. Не удержался Брехт, сунул в сидор.
В большой зале слышалось даже через кляп рычание и мычание, и Петр Христианович поспешил вернуться. Голый посол сидел, прикрученный к трону, а Семен стоял перед ним на коленях и тесаком окровавленным соскребал у барона с мизинца левой руки кожу и мясо. Дословно приказ выполнил. Так еще и про гигиену забыл дезертир, тесак‑то в крови того рыжего, а ну как тот сифилисом болел, обычное дело у великих британцев, а Семен, не помыв, ковыряется железкой окровавленной в теле посла. Заразить может. Как ему умирать, сознавая, что сифилитиком стал? А сифилитики в рай попадают? Ох, сомнительно.
– Все, заканчивай, маньяк. Вот, вытри руки и переоденься в гражданскую одежду, – оттащил дезертира от посла граф и сунул ему добытые шмотки британские.
Посол скулить не перестал. С мольбой смотрел на графа. Обмочился и обделался от боли, воняло препогано. А ведь еще пытками деньги вымогать и секреты короля Георга. Петр Христианович даже задумался на мгновение, а вызывает ли этот дурно пахнущий синий мужичок с окровавленным пальцем у него жалость. Нет. Именно этот ни грамма, он сколотит антинаполеоновскую коалицию, в которой погибнет сотня тысяч русских солдат. Мог и другой на его месте оказаться? Конечно, тогда и к нему бы Брехт жалости не испытывал. Все англицкие послы сволочи преизрядные. Предыдущий посол занимался тем, что сколачивал кубло заговорщиков для устранения Павла. По слухам, истратил пять миллионов рублей, и слухам можно верить – граф Пален, организовывая этот заговор, отлично понимал, что после убийства Павла в Петербурге его вряд ли оставят рулить, сошлют. Обманул же Александра, обещал, что заговорщики не тронут Павла, просто заставят отречься, и прекраснодушный отцеубийца поверил. Так вот, прекрасно знал и пошел на это. За огромные деньги, опять же по слухам, за ночь в карты с улыбкой проигрывал по двести тысяч рублей. Из пяти миллионов миллиона три заграбастал. Теперь не экспроприировать. Ну, хоть улыбаться больше не сможет. Кстати, этот товарищ три раза за жизнь в реальной истории круто изменил судьбу России. Ну, во‑первых, именно он присоединил к Российской империи Курляндию, он вел переговоры, немцы курляндские там долго рядились, а Бирон в конце концов от власти отречется, за огромные деньги в миллион рублей. А граф Петер фон дер Пален, будучи в то время губернатором Рижского наместничества, провел переговоры с маршалом курляндских рыцарей Отто фон дер Ховеном, представителем Курляндии и Семигалии, в ходе которых были достигнуты взаимные соглашения о возможном вхождении Курляндии, Земгалии и Пилтена в состав Российской империи.
Второй раз понятно – убийство Павла, который договорился с Наполеоном о совместном походе в Индию. Зная с высоты двадцать первого века все трудности такого похода, можно честно признаться, что не дошел бы, скорее всего, до Индии ни один человек. Все плохо там, и с климатом, и с продовольствием, так еще ведь хотели идти через Среднюю Азию, а не через Кавказ. То есть нужно было лезть через Памир. Это не переход Суворова через Альпы. Там в три раза выше горы и в сотни раз больше расстояние. Но это ладно. Никто ведь никуда теперь не пойдет. Теперь будет союз с Англией, Австрией, Пруссией, ну, и куча стран поменьше. И всем Наполеон наваляет в реальной истории. Тут поглядеть нужно, стоит ли вмешиваться. Хотя… вот уже вмешался, и как там дальше пойдет теперь – пока неизвестно.
Был и третий раз, когда Пален круто судьбу страны изменит. Пестель, как он сам напишет в мемуарах, был учеником Палена. Был его другом. Много раз приезжал к тому в поместье Гросс‑Экау в Курляндии и совета спрашивал. Можно сказать, что декабристов тоже Пален породил. Напугал Николая, и последовали тридцать лет реакции.
Ну, да бог с ним, теперь с Пестелем точно не замутят очередной переворот, Пестеля после войны и пристрелить можно. Та еще сволочь. Бог с ними, пора пообщаться с наглом обделавшимся. О, англичанка опять гадит.
– Где деньги, Зин? – снял повязку, удерживающую кляп, с лица посла Брехт.
Событие шестнадцатое
Непобежденные не все непобедимы.
Пьер Корнель
Жадные. Все великобританцы жадные. А самый жадный – сэр Аллейн Фицгерберт. Пришлось еще один пальчик обстругать, чтобы узнать, где в доме деньги лежат. Хитрый и жадный был посол. Сразу взял и выдал местоположение саквояжа с деньгами. Оказался тайничок прямо в этой комнате, даже не тайничок, а просто подальше убраны деньги. На буфете стояла коробка из‑под шляпы, а там в ней вместо шляпы русские рубли, пачки ассигнаций, купюры разные, но сторублевых не было. В сумме в коробке было около пятидесяти тысяч. Если бы там хотя бы пара пачек фунтов или стерлингов лежало, то Петр Христианович бы поверил, что вот все, что дали дипломату на Даунинг‑стрит, все честно и выдал. Однако в коробке английских блеклых некрасивых бумажек не было, ни одной.
– Уважаемый, а где лежат пятнадцатифунтовые банкноты? – Брехт в той жизни был нумизматом, да и то не очень ушибленным на всю голову, за раритетами ценой в миллионы рублей не гонялся, понимая, что нет у него таких денег. Бонистика, то есть коллекционирование бон – бумажных денег, вообще его не интересовала, но как‑то, составляя каталог наличествующих у него монет Соединенного королевства Великобритании и Ирландии,[1] наткнулся на продажу бон и удивился неразумности наглов. Существуют билеты в пятнадцать, тридцать, сорок фунтов. Не проще ли это набирать червонцами или пятерками?
Потому и спросил сейчас посла, захотелось, прямо край, подержать в руках пятнадцатифунтовую банкноту.
[1] United Kingdom of Great Britain and Ireland.
