Крик болотной птицы

…Воробья Лысухин заметил рядом с собой ближе к полудню. Точнее сказать, вначале ощутил его присутствие, а потом уже обратил на него внимание. Он, конечно, не знал, что это Воробей, но понял, что это именно он, каким‑то особенным внутренним чутьем. Воробей оказался щуплым мужичонкой средних лет со сморщенным, усталым лицом, какие обычно бывают у многих жителей здешних мест – жителей, занятых постоянным тяжким трудом, обремененных заботами, а в последнее время еще и войной и всевозможными связанными с войной опасностями и тревогами. Хотя Лысухин пробыл в отряде всего ничего, но все равно со свойственной ему как разведчику наблюдательностью он заметил, что у многих партизан в отряде – такие же лица, как и у Воробья. То есть в этом плане Воробей ничем не выделялся из всех прочих партизан. Но все же это был именно Воробей и никто другой – тут Лысухин ошибиться просто не мог. Воробей стоял в отдалении и молча наблюдал за уроком, который Лысухин проводил с партизанами‑минерами.

– Привет, – сказал Лысухин Воробью. – Подходи поближе, коль уж пришел. Что это ты такой робкий? Подходи, поучишься. Ты ведь тоже взрывник, как я понимаю?

– Нет, я не взрывник, – торопливо ответил Воробей. – Я по другой части… Просто проходил мимо, а тут, гляжу, новый человек в отряде…

– А‑а‑а, – с нарочитым равнодушием протянул Лысухин. – Значит, ты по другой части… А все равно – подошел бы, если есть время. Поучился бы… Авось и пригодится в будущем. Партизан должен уметь все. Он и взрывник, и разведчик, и… Я правильно рассуждаю?

– Да‑да, – все так же торопливо ответил Воробей. – Вы правы… Я и сам хотел подучиться взрывному делу, но все недосуг.

– Тогда тем более присоединяйся, – сказал Лысухин. – Заодно поведай, как тебя кличут?

– Воробей.

– Что ж, Воробей так Воробей… А меня можешь называть Минер. Я инструктор по взрывному делу. Так что – прозвище мое по существу.

Воробей подошел к партизанам‑минерам и молча стал слушать. Лысухин старался не обращать на него видимого внимания, но краем глаза он неотрывно следил за тем, как ведет себя Воробей. То, что он подошел к Лысухину и партизанам – было неспроста. Просто так, любопытства ради, он бы не подошел. Другие партизаны ведь не подходили, хотя урок Лысухин давал не где‑нибудь в землянке, а под открытым небом. Все, кто проходил мимо, видели и слышали Лысухина, даже косились на него, но никто не остановился поблизости. А вот Воробей остановился. Значит, у него имелся какой‑то конкретный интерес к личности Лысухина. И к тому же минувшей ночью командир отряда Федос также упоминал Воробья. Говорил, что подозревает его в том, что он – немецкий шпион.

А в результате получается очень даже любопытная картина. Тот, кого командир отряда подозревает в шпионстве, подходит к Лысухину и останавливается рядом. Нарочно подходит, целенаправленно – иначе бы прошел мимо, как проходят другие партизаны. И вряд ли это может быть случайным совпадением. Лысухин как опытный разведчик в такие совпадения не верил. Более того – он их не допускал. А стало быть, очень интересная птаха – этот Воробей. Что ж, пускай он полетает рядышком. Как раз это и надо Лысухину и Старикову.

…Встретились Стариков и Лысухин лишь с наступлением сумерек. Отошли в сторону подальше от посторонних ушей и глаз, присели на поваленное, обросшее мхом бревно.

– Ну и как прошел денек? – спросил Лысухин. – Научил дедов и юношей внедряться во вражеские тылы?

– Так ведь это дело секретное и тонкое. – Стариков устало махнул рукой. – Тут чем больше таинственности, тем вернее. Вот я с таинственным видом провел весь день. Утомительное, знаешь ли, дело.

– Это потому, что нет в тебе артистического таланта, – заявил Лысухин. – Прямой ты и понятный, как это бревно, на котором мы сидим. В отряде – оно и ничего, народ здесь простой и бесхитростный, а что будет, когда мы угодим туда?.. – Лысухин указал рукой куда‑то вдаль. – А там‑то, я думаю, нам нужно будет проявлять весь наш артистический талант во всю мощь. Иначе – хана нам. Так что учись, пока есть такая возможность, лицедействовать.

Помолчали. Над лесом сгущались сумерки. Неба почти не было видно, его застилали густые кроны сосен. Откуда‑то издалека доносились глухие непонятные звуки, как оно всегда и бывает в лесу, когда надвигается ночь.

– Будто и войны нет никакой, – задумчиво сказал Стариков. – Тихо, покойно…

– Как же, – скривился Лысухин. – Куда же она подевалась, та война? Здесь она, проклятая, совсем рядышком… А потому давай будем говорить о войне. – Он помолчал, глядя во все густеющую тьму, затем усмехнулся. – Познакомился я сегодня с одним интересным человечком…

– С Воробьем? – спросил Стариков.

– С ним, красавцем, – кивнул Лысухин. – А ты откуда знаешь?

– Догадался, – ответил Стариков. – И что же?

– Да в общем ничего особенного… Подошел ко мне, когда я вел урок взрывного дела. Ну, то есть разъяснял героическим минерам, как нужно правильно закладывать немецкую мину, чтобы она в нужный момент взорвалась. Подошел значит, стоит, слушает… Подходи, говорю, поближе, что это ты такой робкий? Подошел поближе. Я, говорит, всю свою партизанскую жизнь мечтал подучиться взрывному делу. Ну, говорю, учись… А как тебя звать? Воробей, говорит. Вот так‑то. Интересно?

– Интересно, – кивнул Стариков. – А еще интереснее то, что…

– Эта птица прилетала сегодня и к тебе, – перебил товарища Лысухин. – Я правильно понял?

– Правильно, – сказал Стариков.

– И, как я понимаю, уверял тебя, что всю свою жизнь мечтал научиться всяким таким агентурным штучкам, – продолжил Лысухин.

– Именно так, – сказал Стариков.

Они опять замолчали, вслушиваясь в близкие и отдаленные ночные звуки леса.

– Прав, стало быть, командир отряда Федос насчет этого Воробья! – вздохнул Лысухин. – Не нашего полета эта птица! Иначе не стал бы он так настойчиво кружить вокруг меня и вокруг тебя. Вот только…

– Что? – спросил Стариков.

– Уж слишком все просто получается! – Лысухин прислонился к стволу сосны и закрыл глаза. – Как‑то не по‑шпионски, что ли… Что ж он так откровенно? Просто‑таки не таясь… Ведь так и засветиться недолго…

– Непуганый потому что, – предположил Стариков. – И не знает, что находится под подозрением. Оттого и прет напропалую.

– Или, может, просто дурак, – в свою очередь, предположил Лысухин.

В ответ Стариков лишь шевельнулся в темноте.

– Надо бы еще раз поговорить с командиром насчет этого Воробья, – предложил Лысухин. – Разузнать, кто он, что он, как появился в отряде, давно ли воюет… Ну и все такое прочее. Выяснить, насколько это возможно, что он за личность.

– Завтра и поговорим, – сказал Стариков. – А пока будем устраиваться на ночлег. Федос расстарался и выделил нам отдельный шалаш. Сказал, что соорудили специально для нас.

– Ну да? – весело удивился Лысухин. – Это же просто замечательно! Шалаш – это просто‑таки царские апартаменты применительно к партизанским условиям!