Кровь завоевателя

Что я натворила? Что собирается сделать Сира? Чтобы узнать, насколько я все испортила, я залезла в шкаф и заставила свою душу войти в дронго. Я скользила, наверное, со второго неба, где небосвод был бесцветный и безоблачный, к облакам, а затем ниже. Я глубоко вдыхала и созерцала мир в его бесконечности. А затем спикировала на верхушку желтой юрты у стен Кандбаджара.

Вокруг силгизы занимались своими послеобеденными делами. Их жизнь напоминала мне о доме – отдых, работа и купание под небом, жарящиеся на вертелах барашки, лошадей вчетверо больше, чем людей. Но мне некогда было упиваться ностальгией. Послышались голоса, в юрте внизу находились Сира и ее брат.

То, что Сире разрешали выходить из города и навещать брата в любое время, показывало, насколько доверяет ей Тамаз. Возможно, мне удастся использовать это доверие, но я обдумаю это позже.

Я заглянула в отверстие, откуда в менее теплое время года торчала бы труба очага. Они сидели на полу близко друг к другу, как и полагается брату и сестре.

– Почему я вообще должен позволить тебе вернуться в эту кучу глины? – говорил Джихан. – Ты должна быть с нами, Сира. Ты не виновата в том, как они изменили тебя. Я виню отца за то, что он был слаб и позволил тебя забрать.

– Хочешь правду? – сказала она. – Я не вернусь. Не потому, что не люблю тебя, и не потому, что не люблю свой народ. Я скучаю по маме, скучаю… почти по всему. – Ее голос дрожал. Она хочет вызвать его жалость слезами? – Но я не скучаю по холоду. И не хочу мерзнуть больше никогда в жизни.

– Ты остаешься здесь, потому что ненавидишь зиму?

Она кивнула:

– Разве не поэтому ты здесь? До зимы еще три луны. Я знаю, чего ты хочешь, Джихан. Отец всегда говорил об этом. «Мы должны быть как перелетные птицы и искать путь на юг, распевая по дороге». Но аланийцы ни за что этого не допустят. Ты пришел за землей, а не за правосудием, и пытаешься выяснить, насколько готов уступить Тамаз.

Умная девочка. Но Тамаз никогда не отдаст силгизам землю. Ей нужна стратегия получше, чтобы противостоять тому, что я заварила.

– Дело не только в холоде, – сказал Джихан. – Год назад глубинные племена начали мигрировать на юг, принося с собой языческие обычаи. Некоторые едят своих мертвецов. Другие ездят на мамонтах. Бескрайность всегда была опасна, но теперь мы не можем прожить спокойно ни единой ночи. Хотя силгизы сильнее, чем прежде, врагов у нас тоже больше. Если глубинные племена объединятся против нас, не думаю, что мы сможем выстоять.

Как зловеще. Тот или иной каган вечно пытается объединить племена, чтобы идти на юг. Насколько я знаю людей Бескрайности, легче объединить рыб в море, хотя Селук Предатель сумел объединить и рыб, и акул, и дельфинов, и даже кораллы, если провести аналогию.

– Я не утверждаю, что знаю все, – сказала Сира. – Или даже многое. Но я знаю, что в Аланье все имеет свою цену – стихи, специи, рабы или земля.

– У нас нет столько золота, чтобы заплатить за землю, которая нам необходима. Я надеялся начать здесь торговлю, чтобы заработать больше, но кто‑то обезглавил моих купцов, как тебе известно.

Сира покачала головой:

– Когда это золото было нашей валютой, брат? У нас есть то, за что аланийцы отдадут полцарства. И вторую половину в придачу. – Она что, улыбается? Жаль, что я не могла толком видеть ее лицо под таким углом. – Ты знаешь, что у Аланьи больше нет выхода к Юнаньскому морю. Пираты‑этосиане, остатки армии, которую Кярс разбил в прошлом году в Сирме, захватили все приморские города и крепости. До зимы осталось три луны. Наследному принцу и его гулямам не удастся вернуть все побережье. В лучшем случае пару крепостей, которые враг снова займет, как только они уйдут.

Эта девушка знала больше, чем показывала. Да и языком владела неплохо.

– Ты предлагаешь мне помочь им?

– Нет. Я предлагаю прогнать пиратов, а взамен шах отдаст тебе побережье, чтобы защищать от его имени.

Идея надуманная, но я уважала ее упорство. Только Тамаз ни за что не согласится.

Джихан фыркнул:

– Тамаз наплюет на это. Мы слишком отличаемся от аланийцев. Может, он и отдаст нам какую‑нибудь бесплодную гору, если будем торговаться как следует, но западное побережье? Скорее луна расколется, чем такое произойдет.

– Полагаю, он лучше отдаст его тебе, чем этосианам. Но тебе придется сделать для него еще кое‑что. Очень серьезное.

Он ухмыльнулся:

– Убить его врагов и…

Сира встала и оглядела брата, завеса кудрявых волос по‑прежнему скрывала от меня ее лицо.

– Пойди в святилище святого Джамшида, встань на колени перед Хизром Хазом и на глазах у всего царства отрекись от Пути потомков, встань на Путь святых от лица всего племени.

– Ты серьезно?

Джихан поднял руки, будто не веря своим ушам.

– Ты хочешь аланийскую землю, но не хочешь становиться таким, как они. Нельзя получить и то и другое, брат. Ты сказал, что не винишь меня за то, какой я стала, но я выбрала этот образ жизни всем сердцем. Я аланийка. Я больше не одна из вас. Хочешь жить в тепле зимой? Хочешь спастись от страшных племен на севере? Нельзя прийти на новую землю, цепляясь за старые обычаи. Тебе лучше поупражняться в парамейском, ведь, насколько я помню, ты никогда хорошо его не знал. Теперь, если ты согласен, я пойду и передам предложение шаху Тамазу.

Впечатляюще. Я давно усвоила, что многим мужчинам, чтобы сдвинуть горы, нужна лишь хорошая порка острым языком. Ее самоуверенность потрепала мне нервы, и я захлопала крыльями.

– Что ж… – Джихан почесал бороду. – Обращение в другую веру вырвет эту вечную занозу из моей задницы – Гокберка и его проклинателей святых. Этот дурак думает, что станет каганом после моей смерти. Конечно нет, если мы сменим веру. Возможно, это хорошая причина, чтобы даже.

В дверь спальни постучали. Я снова оказалась в шкафу, в темноте. Сквозь отверстие пробивался унылый луч заходящего солнца. Постучавший вырвал меня из дронго, но, в отличие от предыдущего раза, когда меня вытащили в середине цикла, сейчас цикл почти завершился, и разделение не было болезненным.

В любом случае, Сира собиралась поговорить с Тамазом, поэтому мне нужно немедленно перейти в крысу. Быть крысой, попискивающей в нагретых влажных стенах, совсем не так здорово, как птицей.

Я выбралась из шкафа и открыла дверь сияющей султанше Мириме. Она держала малыша Селука.

– Он прекрасно себя вел. Просто чудо. Совсем не такой капризный, каким был его отец.

Я взяла теплый сверток и поцеловала сына в щеку.

– Благодарю вас, султанша. Вы так хорошо о нем заботитесь. Какое счастье для него иметь такую двоюродную бабушку.

– Я пригляжу за ним, дорогая. Твой сын – отрада моих глаз, и ради него – да позволит мне Лат – я надеюсь прожить еще пятьдесят лет.