Круг ведьмаков. Эра Соломона

– Нет, только в первый, и только в первую половину дня. Кэт была вместе со мной и делала то же самое, что и я, только добровольно. В какой‑то момент, когда я уже стал терять надежду, она подошла ко мне и просто попросила у них позволения украсть своего жениха – так легко и никого при этом не обидев. Те, светясь от счастья, дали своё разрешение, пообещав в следующий раз рассказать нам об их прошлогодней групповой поездке. Просто вспоминать об этом уже утомительно. После мы отправились кататься на лодке. Но перед этим поднявшись в свой номер и покопавшись в своих вещах, она обнаружила, что не взяла с собой туфли. Это дало мне возможность пустить в ход магию. По невероятному стечению обстоятельств я знал формулы материализации туфель.

– Откуда? – Кира подозрительно покосилась на него.

– Когда‑то в детстве в гостях у Мари выучил от скуки. У неё был посвящённый этому журнал. Кэт была в восторге от такого подарка, даже домой забрала. Но на прогулку пошла без них.

– Ну, а зачем ей туфли в лодке? – Кира снисходительно улыбнулась.

– Не зачем… глупость сказал. Главное, что в тот день для неё я был героем.

Воспоминание о том дне захватили его сознание, образ Кэт сидящей в лодке возник перед его глазами. Её волосы убраны назад, её бежевое платье облегает её фигуру. Она закинула голову вверх и с закрытыми глазами, тихо наслаждается теплотой, а солнечный свет блестит на её коже. Особенно ему запомнились её красивые плечи. Этот образ отпечатался в его голове навсегда.

– Мы провели за приделами отеля остаток дня, и всё это время вели себя как… как пара влюблённых. Держась за руки, мы обошли все интересные места. Я уже делал так с другими девушками, но тогда это не вызывало в моём сердце отклика, тогда это ничего не значило. С другими девушками я относился к подобным ритуалам как прелюдии – интерес к ним у меня был иного рода, но с ней всё было по‑другому. С ней мне это нравилось.

«Как же я был счастлив, – припомнил он. – Этот трепет вызванный её близостью. Ничего похожего на эти чувства я ранее не испытывал».

– Под конец вечера мы попали под дождь и сильно промокли. Пережидали мы его, стоя под козырьком магазина. Она была так близко, что я мог чувствовать стук её сердца. Она промокла до нитки и потому дрожала. То был первый и последний раз, когда она прижалась ко мне. Вокруг было много простолюдинов, потому я не решился открыто колдовать, но я повышал температуру собственного тела, чтобы согреть её. Она была благодарна мне за это, а я был безмерно рад угодить.

Соломон вспомнил, что тогдашней ночью долго не мог уснуть, поскольку впервые в своей жизни представлял себя женатым. Фантазировал, какой будет их совместная жизнь. То были глупые выдумки, и он понимал это уже тогда, но не мог сдержать фантазию, уж больно сладкими были для него эти мечты. Одна только мысль о том, что Кэт достанется ему, и что они вместе проживут жизнь, наполняла его невероятными чувствами.

– А что было потом? – тактичным тоном поинтересовалась Кира.

– Где‑то, через год она переехала в Нью‑Йорк, и мы стали реже встречаться. А потом… её не стало, – комок поступил к горлу ведьмака. Он и раньше произносил эти слова, но всякий раз это причиняет ему боль, и за годы боль не притупилась. Даже сейчас он не может с этим смириться. – Я вернулся домой в свою квартиру, радостный после веселья. Дома меня ждали Мари и Боливар. Они сообщили мне, что её больше нет. Помню, что не мог поверить им – в голове не укладывалось.

У Соломона перехватывало дыхание. Кира сменившись в лице, взволнованно уставилась на него, приложила ладонь к своим губам.

– Когда я прибыл в больницу… – с большим трудом начал он, – когда я увидел её безжизненное тело – я не мог поверить в это. Как же такое возможно? Вот же она, она здесь, она просто не двигается… как же её может не быть? Даже рассмотрев её тело, даже увидев ножевые ранения на нём – даже тогда всё это не укладывалось у меня в голове. Даже потом на похоронах, когда все простились с ней, когда гроб стали отпускать в могилу, даже тогда я не верил. Только думал: как же её такую жизнерадостную, такую добрую можно закопать в землю? Я ничего тогда не сказал, не издал ни звука, просто смотрел, как она погружается вниз. И только когда это кончилось, только тогда я окончательно осознал, что больше её не увижу, что не услышу её голос… что она ушла навсегда.

Он ощутил жгучую сухость во рту, залпом осушил бокал, но это не помогло.

– У тебя был шок, – сдавленным голосом сказала Кира, её глаза наполнились слезами, однако она моментально избавилась от них.

– Врачи рассказали, что в карете скорой помощи, она ненадолго пришла в сознание, – лицо Соломона побледнело, окаменело, а в лёгких повисла тяжесть. – Очнулась всего на несколько секунд и попросила передать её соседке, чтобы та вытащила молоко из её холодильника: кошка Кэтрин не пила холодное молоко.

Соломон уткнулся взглядом в цветы на столе – белые лепестки с жёлтым основанием. Из его головы не выходит образ мёртвой Кэт неподвижно лежащей на столе. Этот образ усилил боль в его сердце.

– К тому моменту я уже терял друзей и даже близких, но эта утрата буквально поставила меня на колени, – он и сам не может понять, почему рассказывает всё это Кире. Он никому этого ранее не рассказывал – откуда такая откровенность?

Кира взяла его за руку. Она уже на грани, того и гляди заплачет. Жаль он плакать не умел никогда. Эти воспоминания вскрыли старые раны, залечить которые не смогло даже время. Он вспомнил то, о чём уже давно забыл. Вспомнил день, когда пришёл в квартиру Кэт, чтобы собрать её вещи. Долго же не мог он заставиться себя открыть дверь. Стоял, не в силах войти внутрь, а когда наконец‑то вошёл, то не захотел уходить. Эта квартира была наполнена ею – последнее свидетельство того, что она была на этом свете. Ему казалось, что если он уйдёт, то она исчезнет. Будто собрав её вещи, он согласиться с её смертью и добровольно позволит этому жестокому миру его же руками стереть сам факт её существования. В итоге он долго простоял на месте, разглядывая эту крохотную квартиру. Он запомнил, что небо за окном было свинцовым, хотя это смысла не имело.

Он не может вспомнить, когда начал собирать её вещи в коробки. Вещи, которые были неотъемлемой частью её самой. Некоторые моменты уже растворились в памяти, но немногие особенные останутся там навсегда. Когда‑то он отдал ей свою любимую кружку, подарил. Старая кружка, но ей она понравилась. По причине, которой он уже не узнает, она хранила осколки этой кружки в прикроватной тумбочке. Сама кружка уже была разбита, но она не избавлялась от осколков, так и хранила их в ящике, который за неимением ручки выдвигался с помощью проволоки. Там же был альбом с фотографиями: она, её родители, её друзья и он вместе с ней. Странно, но ему так и не попалась хотя бы одна фотография её девушки, а ведь она у неё была, он даже был знаком с ней. В шкафу он нашёл те самые материализованные туфли – у одной туфли сломался каблук.

Исследуя её комнату, он постепенно упаковал всё её имущество и остался смотреть на пустое пространство и голые стены. Невозможно описать ту пустоту в душе, которую он испытывал тогда. Внутри было ощущение, что он стоит на пороге конца. Как мир может существовать дальше без неё? Одна часть его хотела уйти, другая часть желала остаться. Не в силах проститься с ней он просидел на голой кровати, пока пребывание не стало для него совсем нестерпимым. Пустота в душе и опустевшие комнаты её квартиры – однажды, лишь на секунду ему даже захотелось распаковать коробки, вернуть всё по своим местам. Лишь переступив через себя, он сумел уйти, но напоследок, зачем‑то вытащил пакет молока из холодильника. Он до сих пор не знает цель этого поступка – кошка Кэтрин уже жила в доме её родителей. С того дня мир для него стал серым, все краски омертвели.