Легенды города 2000

– Это духи псов и кошек, – начала рассказывать Полуночница. – Они рождаются из их страданий и боли, связанной с людьми. Ты же видел помойки и подвалы наших городов? Полуслепые котята, выброшенные теми, кому не хватило ума вовремя стерилизовать свою кошку. Собаки, которых вывозят в лес и там оставляют, когда те стареют или болеют. А сбитые на трассе животные? Мало кто останавливается, чтобы покормить бездомного кота, а травмированных просто бросают подыхать. Приютов почти нет, фондам не хватает денег. И души животных, умерших такой тяжелой смертью, становятся сильными призраками. Люди выбрасывают вещи, в которые они вкладывали эмоции и воспоминания – чашки и тарелки, одежду, обувь, книги. И помоечники вытягивают из этих вещей энергию, чтобы становиться плотнее и сильнее.

Я молчал, не зная, что ответить.

– А что случилось с тобой, Горностай? Почему ты стал духом?

Полуночница пнула меня локтем в бок, но призрак снова посмотрел на меня:

–Ты интересный малый, не похож на человека. Это хор‑рошо, я тебе отвечу. Человеческие мальчишки решили, что будет весело бросить дворового кота в костер.

Высокий кирпичный забор, отделявший коттедж «Белладонна» от остальных домов поселка, и вправду выглядел нелепо. Отец вечно жаловался, что его раздражают любопытные соседи, норовящие засунуть нос не в свое дело, и в итоге построил забор, что было верхом неприличия по меркам обитателей «Золотого залива».

Четыре люка, три поменьше и один побольше, нашлись на стене в самом дальнем от ворот конце.

– Вот здесь находится вход в мусор‑рные тоннели, – сказал Горностай, постучав лапой по дверце большого люка. – Ползти тут недалеко, метров пятнадцать. Тоннель для крупногабаритных вещей самый широкий, и по нему вы пройдете без труда. Но прессовочные лопасти общие, так что молитесь, чтобы они не работали.

Он распахнул дверцу, и из темного зева тоннеля вырвались на свободу миазмы гнилой кислой капусты.

Полуночница побрызгала спреем две плотные тканевые маски и протянула одну мне:

– Внутри запах будет еще хуже.

Я натянул маску на рот и на нос, закрепил за ушами. Борода предательски торчала и колола кожу, и я пообещал себе поскорее сбрить ее.

Полуночница перехватила волосы резинкой и засунула под куртку, я тоже опустил капюшон толстовки на голову, невольно пытаясь отгородиться от того, что нам предстояло.

Слабый аромат лаванды и правда приглушал вонь испарений, которые выделял мусор, застрявший в тоннелях, но глаза все равно слезились, как будто я вдыхал аммиак. Когда помоечник захлопнул за нами люк, во тьме загорелись два серо‑голубых огонька, один – с ярким серебристым вкраплением посередине. Полуночница подала мне фонарик. Ей фонарик, похоже, не требовался.

Передвигаться приходилось на корточках – тоннель был ровно той ширины, чтобы через него, скажем, мог пройти холодильник или разломанный напополам диван. Пол тоннеля постепенно начал подниматься, и мои ноги то и дело подскальзывались на его гладкой поверхности, разработанной специально для того, чтобы мусор быстро попадал из распределителя и прессовочной системы наружу.

По мере того как мы продвигались вперед, запах становился все гуще и резче, а маска перестала помогать, но я все равно ее не снимал.

Створки, которые вели в прессовочную систему, были плотно закрыты. Распределитель сначала классифицировал мусор, затем сбрасывал прессовочной системе, а после открывались створки строго определенного тоннеля.

Тоннелем, через который мы пришли, пользовались действительно редко: нож Полуночницы, вставленный между створками, высек несколько крупных кусков ржавчины. Заслонки с металлическим скрипом подались в стороны, и мы кое‑как пролезли в следующий отсек.

Сквозь маленькую решетку сюда проникал слабый свет луны, и я примерно оценил расстояние от пола до потолка, на котором выделялось четыре квадрата, – днища баков.

«Даже если взобраться на платформу, затем на пресс, а оттуда – на поршень пресса, до потолка останется еще метра полтора», – подумал я.

Полуночница уже вытащила тонкие фиолетовые перчатки, похожие на медицинские, и подобие бахил из того же материала:

– Я все еще не хочу нарекать здесь ничего, поэтому поднимусь первой, а потом сброшу тебе веревку и помогу подняться.

– Во мне килограммов семьдесят веса, – предупредил я.

– Не заставляй меня жалеть еще сильнее, что я потащила неподготовленное существо на боевое задание, ладно?

«Бахилы» так плотно облепили сапоги Полуночницы, что я задался вопросом, как она потом их будет снимать.

Восхождение далось ей играючи. На гладких на вид поверхностях механизма рыжая быстро нашла одной ей заметные уступы, а перчатки и «бахилы», видимо, усиливали сцепление и не давали скользить.

На самой верхней точке она замерла, вновь сев на корточки и зацепившись руками за края какой‑то квадратной пластины, из‑за чего она стала похожа на статую смирно сидящей кошки. Секунда, две, три – светящиеся глаза напряженно разглядывали дно ближайшего к ней бака. Она резко, но без замаха, метнула нож, к рукояти которого привязала веревку, и тот со стуком вонзился в квадрат. Рывок – и квадрат с грохотом полетел вниз, прямо к моим ногам.

Я выдернул нож из пластины, подивившись, что он без проблем проделал дыру в металле, и привязал веревку к поясу самым крепким узлом, который только умел делать. Еще один рывок, веревка натянулась, заставив меня задохнуться и повиснуть на ней, и Полуночница, уже выбравшаяся наружу, вытянула меня за собой.

Перед глазами все еще вращался пол, когда я растянулся на траве, разрезая на себе веревку.

– Так‑так, а мы‑то думали, что за крысы копошатся в нашей помойке, – насмешливо сказал кто‑то, и я вскочил на ноги, покрепче сжав нож.

Их было трое – молодые парни и девушка, одетые одинаково: в темные джинсы и темные обтягивающие майки, из‑за чего на фоне дома, где не горела ни единая лампа, казалось, что нам навстречу, синхронно разминая суставы и беззвучно ступая по газону, двигались только их бледные руки и лица.

По правой руке девушки от локтя до запястья вилась черная татуировка, давно сделанная и слегка поплывшая из‑за загара и напрягшихся мышц. Ее грубое веснушчатое лицо и глиняно‑коричневые глаза показались мне знакомыми.

– Берта?

Берта Курташ играла с Агатой в одной команде и была той, кого я здесь меньше всего ожидал увидеть.

– Это хозяйский, – бросила девушка своим спутникам, и те остановились. – Давненько не виделись, Костя.

Она узнала меня, но я не спешил бросаться к ней в объятия и вспоминать прошлое:

– Что ты тут делаешь?

– Работаю, охраняю, – уклончиво ответила она, и я увидел, как ее верхняя губа ползет вверх, обнажая зубы, точно так же, как у Горностая. – Только почему ты здесь, а не гниешь там, где тебе самое место?

Я рванулся в сторону ровно в тот же момент, когда Берта прыгнула, и ее зубы лишь клацнули там, где еще секунду назад была моя голова. Пальцы удлинились, выбрасывая наружу когти, похожие на смертельные сабли, и из человеческого горла вырвался грубый волчий рык.