Лето длиною в ночь
* * *
Первым делом он осмотрелся, нет ли кого из людей поблизости – спросить, что за местность, далеко ли до Питера, да и число сегодняшнее разузнать неплохо бы, а то сомнения возникли…
Прошёлся туда‑сюда. Вокруг как вымерло всё! Только солнце палило вовсю да огорожи отбрасывали короткие, словно высохшие от жары, тени. Под ногами – горячая дорожная пыль. Пахло полынью, навозом и, кажется, свежей стружкой…
Он остановился, тыльной стороной ладони вытер вспотевший лоб. Лизнул зачем‑то руку. Пот был настоящий. Солёный. И вообще – пить хотелось.
Да не, какой сон! Всё в реале.
«Но если теперь лето, – испугался он, – тогда я, выходит, с прошлой осени болтаюсь незнамо где? И меня не ищет никто? Или…»
Он помрачнел и додумал с горечью: «Или поискали, да не нашли. Поплакали, да и рукой махнули…»
* * *
Что это? Хнычет кто?
Глеб огляделся. Вроде никого.
Прислушался.
Откуда‑то из подзаборных крапивных зарослей – писк. Подошёл поближе. Девчонка лет шести‑восьми – растрёпанная, зарёванная – в крапиве по самое горло стоит. Глаза вытаращила – как в японских мультяшках, огромные. Шею кверху вытянула, замерла, шевельнуться боится.
Он моргнул. Вот бедолага!
Ага, а через пыльную дорогу, наискосок, гуси идут. Сердитые, гогочут, шеи тянут, крыльями взмахивают. И гусята с ними. Мелкие совсем, пушком покрыты, семенят смешно, враскорячку. Ну, ясно! Уходят уже. Дело сделали – девку малую в крапиву загнали. Ы‑ых!
Глеб поморщился, опять огляделся. Крапива у забора высоченная. Девчонке до горла, ну и ему – по грудь. И никого. Ни детей тебе, ни взрослых поблизости. Ну не бросать же малявку. У них в детдоме, во всяком случае, так не принято было.
Взял хворостину, стал стебли сбивать. Тут только сообразил, что босой. В сердцах отшвырнул палку, развернулся и вломился в крапивные заросли спиной вперёд. Девчонка обхватила его за плечи ручонками, он её на спину подсадил – и бегом оттуда! Хорошо, не тяжелая попалась.
Ух! Обожгло так обожгло. Ноги мигом волдырями покрылись.
Девчонка легко со спины соскользнула, встала рядом – лицо зарёванное…
Заревёшь тут! У самого слёзы выступили – такая жгучая эта зараза.
– Привет! – улыбнулся он девчонке.
Стоит, смотрит. Не красавица, глаза разного цвета, и один косит немного. Зато лицо доброе. И того, наивное слегка…
Вытерла слезы, улыбнулась.
– Привет, – сказал он ещё раз, яростно расчесывая покрасневшие щиколотки. И представился. По всем правилам этикета, ага.
А девка – ни гугу, только мокрыми слипшимися ресницами хлопает.
– Тебя как звать‑то?
Молчит. Застенчивая какая. Или… Немая, что ли? Мычит чего‑то, испуганно пальцем ему куда‑то за спину тычет.
Обернулся – гуси!
– За мной! – скомандовал Глеб и ухватил девчонку за руку.
Они припустили со всех ног. Вниз, к речке, побежали. Не в крапиву же обратно лезть.
Никакие гуси, ясно дело, такого спринтерского рывка не выдержали бы. А может, и вообще догонять не собирались, кто их разберет… Но уж лучше, как говорится, от греха подальше! Рублёв ведь с нравами сельской живности знаком не слишком. На своём Ямале он даже обыкновенных куриц только в супе видел…
* * *
Стянув с себя треники и футболку, он стоял на песчаном берегу, расставив ноги, уверенно расправив плечи, уперев кулаки в бледные бока. Это нынешним летом был о‑ого‑го какой загорелый, Тоня всё повторяла: «Ты у меня чернющий прямо», а к октябрю сошёл загар, как и не было.
Коренастый, немного косолапый – для какого‑нибудь балета, может, и плохо, а для футбола очень даже хорошо. И для плавания – годится.
Вот мы сейчас и поплаваем! Красота! Ещё бы знать, как эта речка называется…
Глеб деловито щёлкнул широкой красной резинкой трикотажных плавок с самолётами‑истребителями, и тут же покраснел, поймав восхищённый девчонкин взгляд. Вот деревня! На плавки уставилась. Трусов с самолётами не видала, что ли!
Он смутился, отвернулся, торопливо зашлёпал ногами по воде, забежав по колено, развернулся, раскинул руки и с размаху плюхнулся на спину, подняв целый фонтан прохладных желтоватых брызг.
Она тоже зашла в воду. Какой там купальник! Сарафан – или что там у неё – стянула и прям в длинной рубашонке в речку полезла.
Потом они брызгались. Сначала Глеб брызнул – легонько, издалека. Попал. Она даже не закрылась рукой, только заморгала испуганно. Он улыбнулся, наддал ещё. Через секунду они уже молотили ладонями по воде, щурясь и захлёбываясь от смеха. Наконец, нахохотавшись и досыта нахлебавшись тёплой, чуть тинистой воды, Глеб первым запросил пощады:
– Ну всё, всё. Хватит! Ну, хорош уже! – Он задрал кверху ладони, показывая, что сдаётся. – Погоди, на тот берег сплаваю!
Он перевёл дух и с серьёзным выражением лица бросился в воду. Поднырнул, поплыл под водой – долго‑долго.
Вынырнул на самой глубине, пошёл к противоположному берегу короткими, энергичными сажёнками. Но скоро устал, до того берега плыть передумал и, перевернувшись на спину, отдался медленному плавному движению реки. Лениво пошевеливая ногами, подгребал только слегка и, глядя прямо вверх, в неяркую прозрачную синь тёплого летнего неба, вдыхал тинистый запах речной воды…
А всё‑таки хорошо, что лето…
