Лето длиною в ночь
Наконец, фыркая и отплевываясь, он выбрался на берег. Трусцой припустил обратно, к тому месту, где осталась на берегу девчонка и где валялись его треники и футболка. По дороге скис немного: возвращаться оказалось нудно и долго.
Девчонку он заметил ещё издали – на неё и ориентировался, – зашла в воду и стоит неподвижно, столбиком. Как суслик, честное слово.
Подошёл поближе. Она всё так же стояла по колено в воде, замерев и напряженно всматриваясь в даль, сжав голову ладонями. Нелепо и как‑то горестно торчали в стороны острые локти.
Глеб окликнул девчонку издали. Она не обернулась. Фу‑ты! Она ж не слышит!
Глеб подошёл к ней сзади, осторожно дотронулся до худого плеча. Девочка вздрогнула, повернула к нему заплаканное лицо. Разулыбалась, радостно всхлипывая, размазала по мокрым щекам слёзы.
– Ты чего ревёшь‑то, глупая? – не понял Глеб.
Мыча и как‑то мучительно кривя лицо, она стала энергично размахивать руками в сторону реки. Рублёв смотрел то на эту пантомиму, то на реку, силясь уразуметь, в чём же дело.
– Решила, что я утонул, что ли? – догадался он наконец. – Да ты чего? Я плаваю отлично! Я ж нахимовец! Мне в море служить.
Девчонка смотрела на него, преданно улыбаясь, но явно не понимала, о чём он толкует.
– Не понимаешь? Эх!.. Ну как с тобой такой разговаривать‑то! Поди, и не знаешь, что такое море! Ну хоть по телику‑то видела? Или нет?
Глеб даже засомневался, видела ли она телик вообще, уж больно вид у неё был отсталый. Нет, не то чтобы глуповатый, а… Ну, словом, несовременный был вид.
– Море, знаешь, это… Это прорва воды, не то что в реке. И другого берега не видать. И солёная в нём вода, прям солонущая. Я тоже один раз только на юг, на море‑то ездил. А в Петербурге – ну, там тоже море, конечно, да только… А, да что я тебе рассказываю, всё равно не понимаешь! Или понимаешь? Про Петербург‑то слышала, нет?
Девчонка смотрела на него не мигая. Не похоже было, что она сильна в географии. А может, просто от того, что не слышит…
– А про Москву?
Девчонка закивала. О, стало быть, что‑то всё же слышит! Или, того, по губам понимает. А может, так… разговор поддержать мычит…
– Ну а Петербург знаешь? Город такой на Неве. А? Мне туда вроде нужно…
Девчонка морщила лицо, всем своим видом выражая глухое недоумение.
– Ну‑у темнота! – добродушно подытожил Глеб. – Ладно хоть про Москву знаешь! – Улыбнулся, снисходительно похлопал её по плечу.
Куда ж это я попал‑то? Эх, жалко, немая девка‑то, не расспросишь ни о чём. Гадство!.. Ни телефона, ни денег, ни еды… Он провел рукой по пустому животу – после купания есть захотелось просто зверски. Огород, что ли какой навестить?
– Где бы еды достать? – Он показал девчонке, будто засовывает что‑то в рот, а потом усиленно стал делать вид, что жуёт. Тьфу, чуть слюной не захлебнулся!..
Девчонка сразу поняла. Закивала. Сделалась деловитой. Схватила его за руку, за собой в горку потащила. Глеб думал – в дом к себе пригласит, ну если не в дом, то хотя бы еды ему немного за ворота вынесет. Живёт же она тут где‑то…
А она привела его не в дом, а прямиком к тому высокому пятиглавому храму.
* * *
Уж потом он узнал, что этот храм тут много веков стоит. И называется – владимирский собор Успения Пресвятой Богородицы. И вообще – это не деревня никакая, а город Владимир. Такой просто он в древности был – деревянный. Только храмы кое‑где стояли каменные… и ещё эти, ворота Золотые. Они тоже не золотые так‑то, ну и не деревянные – каменные…
И никакой ограды тогда толком вокруг Владимира не было, и вал земляной разрушен. Рассказали ему местные – потом, конечно, – что сгорела не так давно городская «гряда»: ордынцы сожгли во время последнего набега.
Ещё вокруг города – посад. Это то, что обычно сразу за городской стеной располагается. Там он первого здешнего человека и встретил. По имени Аксинья. В крапиве нашёл, ага. Остальные в полдень здесь дрыхнут. Отдыхают в смысле. Обычай у них такой.
А речка… Хорошая здесь речка, красивая, и песочек на берегу. Глеб её сразу полюбил. И протяжное название этой речки ему по душе пришлось – Кля‑я‑азьма.
Артель
В тот самый первый его день на владимирской земле немая девчонка привела Глеба прямиком к собору.
Двери в храм были открыты настежь, и внутри было бело, прохладно и пусто. И пахло оттуда не ладаном и горелым воском, или чем там ещё сладковато и приторно пахнет в храме. Нет, из него ремонтом пахло…
Чуть поодаль от входа на примятой, выгоревшей на солнце траве высились сколоченные из дерева ко́злы, обляпанные белым. Кудлатый жилистый парень в одних холщовых портах, подвязанных бечёвкой, расставив ноги циркулем, мешал что‑то в большом деревянном корыте – какое‑то белёсое тесто… Известь, что ли?..
В дверях храма появился бородатый серьезный мужик – большой, бородатый, лохматый, сутулый, похожий на косолапого медведя. Взглянул в сторону Глеба из‑под густых бровей удивленно, с интересом, но промолчал. Заметив крутившуюся под ногами девчонку, улыбнулся ей ласково.
– О, Аксютка пришла! – Потом зычно крикнул туда, в прохладное, затенённое нутро собора: – Заканчивай, артельные, полдневать пора!
Вышли ещё мужики. Не спеша, обстоятельно умылись у кадки с водой, поливая друг другу из деревянного ковша, и уселись перекусить – в тени, вкруг расстеленной прямо на земле льняной тряпицы.
Девчонка придвинулась к ним поближе. Тихонько присела на корточки, просительно глядя снизу вверх в жующие лица мужиков и рукой показывая себе на рот.
– Дай‑ко, Дёма, Аксютке аржанухи, – молвил тот бородатый.
Жилистый кудлатый Дёма, тот самый, что ещё недавно мешал что‑то в корыте, протянул девочке краюху мягкого ржаного хлеба.
Та схватила, обрадованно закивала и побежала к Глебу. Он уж думал – забыла про него, стоял столбом как дурак, слюни глотал, не знал, что дальше делать.
Довольно улыбаясь, девчонка вручила ему горбушку. Глеб смутился, но взял, разломил пополам, половинку быстро пихнул в рот. Вторую вернул девочке. Опомнившись, с набитым ртом, промычал спасибо. Словно и сам глухонемой.
– Гляди‑ко. Суженого, что ль, себе нашла?! – хмыкнул Дёма.
Мужики заулыбались в бороды. Не все, правда. Некоторые продолжали серьёзно жевать, не глядя по сторонам.
