Лето длиною в ночь

Тот бородатый, похожий на медведя дядька поманил Глеба пальцем:

– Как звать? Чей будешь?

– Глеб. Глеб Рублёв я.

– Рублёв? – удивился мужик, и его кустистые, цвета перепрелой соломы брови поползли вверх. – Слышь, Ондрей, Рублёв он! Коли не врет…

Светлобородый, с мягким и мечтательным выражением лица Ондрей, словно очнувшись от каких‑то своих мыслей, посмотрел на Глеба дружелюбно, без удивления. Кивнул спокойно и тут же будто опять отрешился от происходящего, глядя куда‑то в пространство.

– А отец с матерью где? – продолжал выспрашивать дядька.

Глеб помедлил. Он подумал про Тоню. Сказать, не сказать?.. Знать бы, где сейчас она… Внутри у него что‑то тоскливо сжалось. Он нахмурился. Кусая губы и чувствуя, что совершает маленькое предательство, уронил, будто камень в колодец:

– Нет у меня никого. – И опустил голову, чувствуя себя как‑то муторно, – то ли от голода, то ли всё‑таки от стыда. – Поесть бы мне. Я отработаю…

 

 

Мужики переглянулись. Тот, что расспрашивал, поглядел испытующе.

– Отработаешь! Хм… – Мужик замолчал и принялся жёлтым ногтем большого пальца в раздумье скрести свою мохнатую бровь. – А давай! – хлопнул он по колену здоровенной ладонью. – Поглядим, на что ты годен, мож и возьмём. Нам теперь новый помощник нужен. – И добавил, обращаясь к кому‑то из артельных: – Ушёл Кондрат‑то.

– Как так ушёл? – спохватился тот, что молча и сосредоточенно жевал, глядя прямо перед собой.

– Да так, видишь, нету. Не дождался, когда начнём. Решил, что сам давно – мастер… В Крутово подался. Позвали, мол, его – Благовещенскую церковь там отделать надобно. А то невмоготу, мол, столько без дела сидеть. Ушёл. Просил лихом не поминать.

– Ну‑ну, скатертью дорога, – обронил молчаливый, положил в рот кусок и зажевал с прежним усердием.

Все замолчали.

– Оставайся, – заключил похожий на медведя мужик. Глянул на Глеба насмешливо из‑под лохматых бровей, подмигнул заговорщически: – Может, когда и толк из тебя выйдет, Глеб Рублёв.

 

* * *

 

Разговаривали здешние чудно́. Вроде и по‑русски, но как‑то странно.

Глеб, к своему удивлению, всё понимал и легко применился говорить по‑здешнему – протяжно окая, чувствуя, что нужные, прежде вроде незнакомые слова сами собой приходят на ум.