Лето длиною в ночь
– Пристёгивай ремни, видишь, надпись уже загорелась!.. – Лукерья деловито щёлкнула замком ремня безопасности. – Ой, ты щёку отлежал! Она у тебя теперь в рубчик! Смотри! – И Луша протянула брату маленькое зеркальце.
Откуда только оно взялось! В этом году сестра прям как фокусница стала: чуть что – из воздуха зеркальце возникает…
– Отсидел! – усмехнулся Руся, взглянув на свою заспанную физиономию.
На щеке и правда отпечатался шов джинсовой рубашки и полумесяц пуговицы. Руся мотнул головой, стряхивая, как труху, остатки сна, и принялся растирать щёку ладонью.
– Отлежал!
– Отсидел.
– Отлежал!
– Я же сидя спал…
– Ты ж не на щеке сидел… на чём всегда!.. – хихикнула Луша и ловко, одним движением, убрала откидной столик. Аккуратно сложила книжки в пакет, а потом в рюкзак, посмотрела на брата в упор: – Эй, мама не велела нам спорить по пустякам…
– Мы не спорим, – сдаваясь, пробурчал Руська, – мы устанавливаем истину…
Он кое‑как пригладил ладонями взлохмаченные вихры, в два глотка допил остатки минералки – прямо из горлышка.
Опустошив бутылку, Руся забарабанил пальцами по гулкому пластику. Марш звучал всё громче. Руслан постепенно вошёл в раж и на сильную долю уже поочерёдно щёлкал бутылкой то по подлокотникам кресла, то по складному столику, по коленям, по собственному подбородку, по лбу…
Пожилая тётенька справа покосилась на Русю неодобрительно.
– Вроде большой… – пробормотала она. Закрыла колпачком шариковую ручку, сняла очки и с хрустом принялась сворачивать толстенную газету с головоломками «судоку». – И как это люди детей одних самолётом летать отпускают… – донеслось до ребят сквозь шуршание.
Луша ткнула брата пальцем в бок. Он перестал барабанить, повернулся к сестре и скорчил уморительную рожу. Оба засмеялись.
* * *
Салон встряхнуло. Это шасси коснулись земли. Самолёт покатил по пустой полосе меж посадочных огней, подрагивая всем корпусом на стыках бетонных плит и постепенно замедляя бег.
– Приземлились, слава тебе господи!.. – Бабуля достала из сумочки маленькую картонную иконку, на которой была изображена Богоматерь с Младенцем, и, глядя на неё, смешно зашевелила губами.
Руся сдавленно хрюкнул и отвернулся.
Соседка вздохнула, обиженно поджала губы и поспешно убрала иконку. Видно, подумала, что он над ней смеётся…
Руся понимал, что вышло не очень красиво, но остановиться не мог. Смех так и распирал его изнутри. Ему всё казалось смешным: шмякнувшаяся в проход чья‑то шапка, недовольные, похожие на мяуканье крики проснувшегося младенца – где‑то впереди, в первом ряду…
Спать вопреки маминым предсказаниям совсем не хотелось, напротив! Русю била весёлая дрожь, хотелось толкаться, гоготать, выкрикивать глупости.
Прилетели! Ура! Каникулы начинаются!
* * *
В узком проходе между креслами суетились пассажиры, доставая с полок вещи, шурша пакетами, натягивая куртки, запинаясь непослушными от долгого сидения ногами о сбившуюся ковровую дорожку.
– Мальчик, не ты уронил? – Загорелый небритый дядька в огромных горных ботинках, весь полёт сидевший через проход напротив, указывал Русе куда‑то под сиденье.
Альпинист, что ли, заинтересованно уставился на него Руська.
– Вон, под сиденьем, – повторил пассажир. – Осторожно, не наступи.
Руся нагнулся, полез под кресло. Карманный календарик, кажется… Иконка! Видно, бабулька впопыхах сунула мимо сумки… Руся выпрямился, озадаченно вертя карточку в руках.
– Не, не я уронил… – пробормотал он, краснея. – Тут тётенька сидела, это её иконка. Только она уже вышла…
– А‑а, я думал, это ваша бабушка, – заметил дядька, задумчиво поскрёб рукой двухдневную щетину на щеке, поднялся с места и аккуратно достал сверху большой фоторюкзак.
Фотограф! Вот оно что. Как папа… Таких вот чёрных фоторюкзаков разного размера у них дома несколько, на все случаи папиной фотографической жизни. Руся сразу почувствовал к человеку в горных ботинках расположение. Тем более что глаза у небритого были добрые. Весёлые и чуть насмешливые были глаза.
– Догонишь если соседку – отдай иконку‑то, – сказал ему фотограф, протискиваясь к выходу. – Не догонишь – себе оставь. Зря ведь ничего не теряется. И не находится… Удачи!
Руся кивнул и торопливо засунул карточку в нагрудный карман рубашки.
* * *
У выхода из терминала Лушу и Русю Раевских встречала Тоня. В коротком тёмном бушлатике с поднятым воротником, в узких джинсах, без шапки, в платке, несколько раз по‑модному обмотанном вокруг шеи. Она улыбалась и держала в руках смешные разноцветные цветы, сплетённые из надувных шариков. Луша бросилась Тоне на грудь, прижалась щекой к влажному сукну, вдохнула знакомый аромат духов. Как будто и не прошло столько лет…
Руся рывком подтянул к себе за длинную ручку чемодан на колёсиках и остановился в нерешительности…
– Руся, ну иди же скорее! – подзывала брата Лукерья.
«Как вырос‑то!» – думала Тоня, с улыбкой разглядывая довольно высокого, худощавого, немного нескладного подростка, и похожего, и совсем не похожего на кареглазого щекастого малыша, каким она хорошо его помнила. Плечи широкие стали, скулы обозначились, лицо повзрослело. Красивый парень – девчонки постарше так и оборачиваются, но ему пока, видно, всё равно…
И всё те же карие глазищи, глубокие и немного грустные. У Лушки такие же, только взгляд веселее, из её глаз озорные искры обычно так и брызжут во все стороны.
– Луша, а ты‑то, ты какая стала! Красавица ты моя! И Руся… Как же ты вымахал, Руслан, выше моего Глеба. Он тоже шестиклассник. Вы с ним почти ровесники, несколько месяцев разницы всего‑то…
– Я старше? – поднял тёмную бровь Руслан, как будто пара месяцев имела значение.
– Нет, он…
