Лето длиною в ночь
Поздно вечером Тоня – как обычно, перед сном – заглядывает в комнату к близнецам.
– Тонь, поболтаем?
– Ох, нет, – устало вздыхает она, – не сегодня… – Потом спрашивает как бы между прочим: – А где Глеб‑то опять? Я думала, он у вас засиделся. Постель пустая…
– Нет, он к нам не приходил. Да в туалете, поди, застрял… – как можно беспечней предполагает Руслан.
– Так там свет не горит… – Тоня кусает губы.
Близнецы украдкой переглядываются.
Ко всеобщему облегчению, слышны шаги. Это Глеб. Уже облачённый в пижаму, он появляется в дверном проеме.
– Где ты бродишь? – вскидывается Тоня. – Спать пора!
– Спокойной ночи зашёл пожелать, – удивлённо тянет он и тут же удаляется, обиженно шаркая тапками.
Тоня гасит свет и тоже уходит.
* * *
– Носом чую, «нырок» он… – шепчет Руся на ухо сестре. – Озоном пахло сегодня! Ну ведь пахло же!
– Не знаю, не заметила.
– Да потому что насморк у тебя! А Рублёва спросить надо было напрямую…
– С ума сошёл – напрямую! – возмущается Луша. – Надо к новому человеку хотя бы присмотреться.
– Да ты‑то уже вовсю присматриваешься…
Пауза. Лукерья чувствует, что у неё горят уши. К счастью, свет в комнате уже погашен.
– О чём это ты?
Руся противно хихикает, за что тут же получает подушкой в лицо.
– Ладно‑ладно, уж пошутить нельзя.
– Нельзя! И вот так, с бухты‑барахты, приставать к человеку с подозрениями в хронодайвинге тоже нельзя! А если он не «нырок» никакой? Он нас за идиотов примет!
– Ну, ты из‑за этого больше меня расстроишься, ясное дело, – хмыкает Руся, милостиво возвращая сестре подушку.
– Давай всё‑таки подождём. Хотя мне самой кажется, что даже… Даже Тоня что‑то подозревает…
* * *
Тоню действительно мучают самые невероятные подозрения. С некоторых пор вокруг творится много необъяснимого, и все эти странности напрямую связаны с Глебом.
Возможно, у неё слишком живое воображение. Даже наверняка. И кое‑что она себе просто напридумывала…
Но то, что произошло однажды ночью здесь, на Итальянской, ни в какие привычные рамки всё равно не укладывается!
Случилось это не так давно, всего недели за две до приезда её дорогих близнецов…
Часть вторая. До того, как
Ночная гроза
…Ей снился прогулочный аэростат – давняя мечта…
На нём улетали близкие. Друзья, их дети.
Глеб – среди них. Пока не в шинели и не в нахимовской фланке[1] с матросским воротником – в белом пуловере, с длинными, волнистыми, ещё не остриженными по форме волосами… Счастливый, взволнованный, в компании таких же счастливых, взволнованных людей.
А она… Она почему‑то должна была остаться – здесь, на земле…
Как же все они красивы! Будто модели с обложки модного западного журнала конца 60‑х! Ветер, треплющий пряди стильных стрижек и концы шёлковых шарфов, ослепительные улыбки, солнцезащитные очки, приподнятые на лоб… Почти монохромная картинка – резкая, чёткая, как на отменного качества чёрно‑белом фото. Однако и без цвета ясно, что позади – лазурный, благодатный простор южного итальянского неба.
Тугой шар гудит, слегка вздрагивает на ветру. Друзья стоят у борта праздничной толпой, улыбаются и машут, машут картинно, и музыка звучит, будто в фильме Федерико Феллини[2].
И она – провожающая в толпе зевак – улыбается, вглядываясь в красивые и такие родные лица, и тоже машет им в ответ, в такт музыке, словно включаясь в эту красивую игру в кино.
Они что‑то кричат по‑итальянски. И музыка, музыка…
[1] Фла́нка – фланелевая форменная рубаха рядового ВМФ с большим отложным воротником.
[2] Федери́ко Фелли́ни (1920–1993) – великий итальянский режиссёр и сценарист.
