Луша
– But when Alice becomes the Queen, she becomes…she becomes… alone![1] – наконец, вспомнила слово.
Шахиня посмотрела на нее внимательно, по‑другому.
– Зысиз аур бест стьюдент оф инглиш, – сумела выдавить из себя директриса со страдальческой улыбкой.
Шахиня продолжала смотреть на Лушу.
– I must say your pronunciation is superb. Very English indeed. My compliments to your teacher[2].
Гостья оглянулась на какую‑то очень похожую на нее женщину и сказала ей что‑то на своем языке. Та согласно закивала.
– Your school bag is broken[3], – улыбнулась шахиня.
– Yes, it happened recently, but it is a new one. I am sorry[4].
Шахиня засмеялась. Вокруг нее, по протоколу, засмеялись тоже.
– Listen, would you like to come to Tehran as my guest?[5]
Лушкины глаза широко раскрылись.
– I would of course, but…[6]
– So it is settled. My assistants will take care of all the arrangements for an invitation. Nice meeting you, Lousha[7].
Луша, кажется, кивнула, но точно не помнила.
Шахиня двинулась дальше, слушая фразы о светлом будущем советских детей.
На Лушку нацелилось несколько очень внимательных взглядов сопровождающих шахиню людей в одинаковых костюмах с одинаковыми галстуками.
* * *
Инцидент во время визита шахини Ирана в среднюю школу Ворожа оказался настолько серьезным, что полковник Клыков прямо из больницы, ночью, в кителе поверх пижамы, прибыл в кабинет и срочно вызвал к себе Тихого.
Три окна его кабинета тревожным маяком светились высоко над ночным городом.
В кабинете гулко, как часовой механизм бомбы, отстукивали настольные часы и удушливо пахло мастикой от свеженатертого паркета. Две бронзовые овчарки, как живые, в ярком верхнем свете охраняли барабан циферблата на письменном столе, массивном, будто постамент памятника.
В ночном здании было тихо. Впрочем, здесь всегда было тихо, даже днем. Красные с зеленым ковровые дорожки в бесконечных коридорах заглушали звук человеческих шагов. Казалось, люди здесь ходят на мягких лапах.
В кабинете почти ничего не менялось с начала двадцатого века, кроме портретов очередного вождя. Оружейным блеском в свете люстры отливала артиллерийская батарея из трех черных телефонов. Люстру включали только для особых совещаний, обычно Клыков обходился настольной лампой с абажуром зеленого стекла, а днем сквозь высокие окна света было достаточно. Бронзовая тонкогубая голова с острой бородкой, стоявшая меж двух высоких окон напротив двери, смотрела на входивших рептильно‑пристальным взглядом, отчего впечатлительным становилось не по себе. «Железный Феликс». Талантливая работа.
Фигура широкоплечего полковника соревновалась бы монументальностью со столом, если бы все не портила гримаса боли. Казалось, ему трудно держать открытыми одутловатые веки. Клыков недавно был срочно доставлен в реанимацию с приступом, а оттуда – на операционный стол. В учреждение его привез безотказный шофер Ганин. Привел, усадил, заварил крепкого чая и ждал сейчас внизу, балагуря с ночной охраной на вахте у входа.
– Ну… докладывай! Что… стряслось? – раздался сип задыхающегося больного животного. – Москва доклад… требует. Срочно. С опера…ционного стола стащили… черти. Я тебя оставил… за главного. Что стряслось‑то, а, Тихий?!
Клыков положил под язык таблетку и шумно отхлебнул остывшего чаю. Серебряный подстаканник со спутником, как и часы, был подарком сослуживцев.
– Николай Иванович, во время официального визита шахини Ирана в школу номер три возникла нештатная ситуация, могущая повлечь нежелательные последствия, – раздался обесцвеченный голос того, кого полковник назвал Тихим. Тихий сидел по левую руку начальника за длинным столом для совещаний. Перед ним – хорошо освещенная верхним светом папка из черной кожи. – Я подготовил подробный доклад, Николай Иванович… Разрешите…
Тихий выглядел моложе, но его трудно описать, как трудно описать дым. Ему могло быть и двадцать девять, и сорок. Цвет его волос полностью сливался с дубовыми панелями на стенах. Глаза цвета мокрого цемента были из тех, что забываются моментально, и только руки, которыми он мимолетно и немного нервно дотрагивался до своей кожаной папки, были весьма примечательны. Очень белые, тонкие пальцы с хирургически бесцветными ногтями, мягкой бескостностью напоминали вкрадчивые движения щупалец.
– Да не тяни!..
– Инцидент состоит в следующем. Учащаяся школы Лукерья Николаевна Речная…
– Лукерья?
– …Лукерья Речная, тысяча девятьсот пятьдесят девятого года рождения, вступила в несанкционированную беседу с шахиней Ирана во время ее визита в школу номер три Центрального района. И хотя беседа была инициирована целиком высокой гостьей, Лукерья произнесла самостоятельный текст, который мог быть истолкован как содержащий критику качества советских товаров.
Лицо Николая Ивановича немного ожило. Подтянулись бледные брыли в седой щетине.
– Черт побери! О… о чем говорила?
– Лукерья заявила, что у нее сломался недавно купленный в советском магазине портфель. Который она продемонстрировала шахине.
– О чем еще?
[1] Но когда Алиса становится королевой, она остается одна.
[2] Должна признать, твое произношение прекрасно. Совершенно английское. Передай комплимент своему учителю.
[3] У тебя портфель сломался.
[4] Да, сломался недавно, хотя и новый. Извините.
[5] Послушай, ты не хотела бы однажды приехать в Тегеран как моя гостья?
[6] Конечно, но…
[7] Тогда договорились. Мои помощники оформят приглашение. Было приятно познакомиться, Луша.
