Мальчишки в наследство. Спаси мою любовь

– Я побуду с ними, – заявляю неожиданно для самой себя. – Надеюсь, Игорь приедет быстро, чтобы я успела на собеседование, – мысленно умоляю водителя поторопиться.

Ругаю себя за то, что опять лезу в чужие дела и беру лишние обязательства, однако ноги не слушаются голоса разума, а настойчиво несут меня к выходу. Схватив в холле плащ, я накидываю его на плечи, не замедляясь ни на секунду.

– Инна, свободна, – бросаю по пути зевающей на крыльце коллеге. – Близнецов мне перепоручили.

– Аллилуйя, я спасена, – бурчит она и тут же исчезает.

Вылетаю на улицу под моросящий дождик. Недовольно кривлюсь от холодных капель, окропляющих лицо и волосы. Ускоряю шаг, чтобы быстрее забрать детей. Не хватало им еще промокнуть и заболеть.

– Лиля! – мгновенно замечают меня и несутся навстречу. – Ты опять папу позовешь? – просят с надеждой. Обнимают мои ноги, нырнув между полами расстегнутого плаща, и оставляют влажные пятна на брюках. Но мне все равно, даже если испачкают. Я охотно наклоняюсь к ним, поглаживаю темные макушки. Все‑таки папины дети, похожи на Виктора как будто на копировальном аппарате отпечатаны.

– За вами уже едут. Я не знаю, кто именно, – выпаливаю честно, потому что лгать детям не умею. И виновато улыбаюсь.

– И‑эх, – взмахивает рукой Даня, случайно цепляет Лешу и хлопает его по затылку.

– Эй, не дерись, – заводится тот с полуоборота. Несмотря на сухощавую комплекцию, нападает на крепкого брата и берет его в цепкий захват.

– Прекратите сейчас же, – сурово отчитываю и разнимаю забияк. – Вы же приличные парни! Я уйду, если не остановитесь, – срываюсь в легкий шантаж. Зато прием срабатывает.

Мальчишки отскакивают друг от друга, тяжело дышат и жалостливо смотрят на меня, почти не моргая. Складывают ладошки перед собой в умоляющем жесте.

– Что мне с вами делать? – шепчу сквозь улыбку, которую не могу спрятать. – В центре вы не хотите дождь пересидеть?

– Там ску‑учно, – подпрыгивает на месте Даня.

– Лучше гулять, – вторит ему Леша.

Быстро же они помирились и встали по одну сторону баррикад. Бороться против них у меня нет сил и желания.

– Не получится, дождь усиливается, – протягиваю к детям руки, обхватываю их мокрые ладошки. Затихнув, мальчишки послушно плетутся за мной. – Переждем непогоду в кондитерской через дорогу, – киваю на небольшое здание, очертания которого видны уже отсюда, в широких просветах между коваными прутьями забора.

– Е‑е‑ес! – дергают меня за руки ребята, воодушевленно тянут к воротам и визжат так, что я зажмуриваюсь.

Среди воплей и смеха с трудом удается различить телефонный звонок. На дисплее – имя, которое мигом охлаждает мой пыл, заставляет меня широко раскрыть глаза и судорожно сглотнуть.

– Слушаю, Виктор Юрьевич, – приветствую его сдержанно и деловито, упорно скрывая настоящие эмоции.

Каждый разговор с этим холодным, загадочным мужчиной вызывает в душе целую гамму противоречивых чувств. После личной встречи мне еще сложнее оставаться безучастной и отрешенной. Объяснить свою реакцию не могу, совладать с ней – тем более. Пальцы подрагивают, сжимая телефон, а я замираю в ожидании очередной словесной стычки. Воскресенский наверняка в ярости из‑за сорванного занятия, ведь у него все должно быть по графику.

– Там папа? – улавливают наш разговор Даня и Леша, тут же навострив ушки. – Папа! Папа! – хлопают в ладоши.

– Они с вами, – с заметным облегчением выдыхает в трубку Виктор. – Слава богу.

– Что? – недоуменно выпаливаю. – Вы мне собственных детей так доверяете?

– Почему я не должен вам доверять, Лилия Владимировна? – уклоняется от ответа. – Вам есть, что скрывать от меня?

– Разумеется, нет, но…

– Тогда ни к чему лишние разговоры, – жестко перебивает меня. – Я задерживаюсь, поэтому и решил позвонить вам и попросить, чтобы вы лично проверили мальчишек. На случай, если приставленный к ним педагог, чьего имени я не запомнил, окажется таким же бестолковым раздолбаем, как математик.

Виктор доходит до точки кипения. Его раздражение не только слышится в стальном голосе, но будто даже проникает в динамик телефона, ползет по сотовой сети и выплескивается в атмосферу, нагнетая ее до предела.

– У него форс‑мажор, – машинально оправдываю коллегу.

– Защищать других – неблагодарное дело, Лилия. Никто вас за это не поблагодарит, только зря себя подставляете, – поучительно тянет Воскресенский.

– Человек человеку волк? – хмыкаю, придерживая ворота, пока мальчишки покидают территорию центра.

Слышу шум заводящегося двигателя и автомобильные гудки. Дергаюсь, инстинктивно хватаю детей за одежду, притягиваю к себе. Осмотрев полупустую дорогу, осознаю, что звуки доносятся из трубки.

– Подождите, я правильно понимаю, что… – говорю тише, чтобы не спугнуть момент: – вы лично едете за детьми? Неужели нашли окошко в своем плотном графике? – сарказм срывается с моих губ, и я тут же закусываю нижнюю. – А как же Игорь?

– Я дал ему кое‑какое поручение… – хрипло говорит Виктор, будто что‑то скрывает, и откашливается. – Я успел бы приехать к концу занятия, если бы ваш придурок не отменил его без предупреждения, – цедит зло.

– Извините…

– Не извиняйтесь за других, – вновь отчитывает меня, как глупую, наивную девчонку, чем раздражает неимоверно. – Черт! Опять пробка, – сигналит так, что у меня закладывает уши.

В динамике раздается целая какофония звуков и сдавленных ругательств. Пугающие гудки, визг тормозов, шум оживленной трассы. Мне становится по‑настоящему страшно.

– Успокойтесь, Виктор Юрьевич! – взволнованно откликаюсь я. Чувствую, как сердце заходится в груди. – Не торопитесь, я буду с мальчиками вплоть до вашего приезда. Мы посидим в кафе через дорогу. Вы легко его найдете по вывеске.

– Зачем в кафе? – удивленно переспрашивает он.

– А для чего, по‑вашему, люди ходят в кафе? – смеюсь, взлетая по ступенькам. Толкаю дверь, чтобы впустить детей в теплое помещение. Вдыхаю сладкие ароматы выпечки. – Пирожные есть. Да, мальчишки? – усаживаю Даню и Лешу за круглый столик у окна.

– Понял, я скоро, – бесстрастно отрезает Воскресенский, и конец его фразы вновь тонет в сигналах нетерпеливых водителей.

Боже, что он делает? К нам торопится или… на тот свет? Сумасшедший!

– Виктор Юрьевич, ваши дети в надежных руках. Верьте мне и берегите себя, – порывисто выдыхаю. По ту сторону линии воцаряется напряженное молчание. – Вы нужны им. Ваша жизнь важнее, так что будьте внимательны и осторожны на дороге.

Моя очередь его отчитывать. Судя по паузе, Воскресенскому такой выпад не по душе. Я устала подстраиваться под его настроение, в нем заключены все оттенки мрачного и нет ни одного лучика света. Он сам не устал от тьмы, которой окружил себя? Видимо, ему комфортно, когда душа изнывает в тюремной камере.

– Хм, жизнь. Ну да, – неопределенно хмыкает он. И отключается, не прощаясь.