Мальчишки в наследство. Спаси мою любовь

Ответа не слышу – он тонет в шуме шагов. Но сдавленный, хрипловатый мужской бас поднимает в груди бурю волнения и заставляет все волоски на моем теле встать дыбом. Голоса отдаляются, а я пытаюсь проснуться.

Прозрение снисходит не сразу. Выворачивает мозг, как похмелье. Я балансирую на грани сна и реальности.

Окружающая обстановка настораживает. Собственный ошеломленный шепот кажется чужим.

– Что? Где я вообще? Как я здесь оказалась?

Спальня уютная, светлая и просторная, но будто нежилая. Мебель из белого дерева выглядит стерильной: нигде ни царапинки, ни пылинки. Огромное окно, обрамленное тяжелыми гардинами, сияет чистотой, свободно пропуская солнечные лучи. Кажется, проведешь пальцем по стеклу – и заскрипит.

Прищуриваюсь, закрывая лицо ладонью. Прячусь от яркого света и ослепляющей белизны. Судя по идеальному порядку, это точно не детская, иначе маленькие хулиганы разнесли бы все в два счета. А главное, здесь чувствовалась бы душа, от которой сейчас я даже следа не улавливаю.

Скорее всего, это гостевая комната, и она редко используется. Впрочем, чему удивляться? Вряд ли у такого сурового, мрачного типа, как Воскресенский, часто собираются толпы друзей в доме. Не выглядит он душой компании.

– Затворник‑одиночка, – хмыкаю себе под нос. – Как и я…

Постепенно прихожу в себя, собираюсь с мыслями и восстанавливаю цепочку событий вчерашнего вечера.

Кафе, ливень, дом Воскресенского. Ужин с детьми… Виктор все время безвылазно провел в кабинете. В какой‑то момент мне так жаль его стало, голодного и одинокого, что я отправила к нему Даню и Лешу с подносом. Сама зайти не решилась. Как представила его строгое выражение лица, холодный тон и острый, темный взгляд… мороз пробежался по коже.

Не рискнула я его потревожить и позже, после ужина. Покорно ждала в гостиной и детей просила не шуметь. Видимо, так мы и уснули на диване.

Больше ничего не помню. Утомленная бессонной ночью, тяжелым днем и пасмурной погодой, я отключилась, как игрушка с посаженными батарейками. Организм сдался и будто впал в состояние анабиоза.

Как я очутилась в этой комнате? Кто‑то же перенес меня сюда. И уложил мальчишек.

Ответ очевиден.

– Виктор, – срывается с губ его имя, а я краснею до корней волос.

Больше никого с нами в доме не было. Значит, он…

Почему я не проснулась? Ничего не ощутила, кроме… умиротворения? Ни капли не испугалась? Где были мои бессменные спутники: подозрительность и чуткость? В квартире с отчимом я никогда не позволяла себе расслабляться. Я была на чеку и мучилась от бессонницы.

С Виктором ничего подобного не произошло. Все реакции организма ослабли, а тело превратилось в желе вместе с мозгом. Я просто доверилась чужому мужчине во сне, когда наиболее уязвима, что для меня странно и непривычно.

Зато я выспалась на год вперед, даже несмотря на кошмары под утро. Теперь чувствую себя по‑настоящему отдохнувшей. Я сегодня будто новый человек.

– Вот такое доброе утро, – заставляю себя улыбнуться. У меня есть правило: именно с этого начинать каждый день. Даже когда хочется сдохнуть, я упорно натягиваю уголки губ вверх. Заряжаю себя лживым позитивом.

Хотя этим утром моя улыбка вполне естественная. Стоит лишь вспомнить мальчишек – моих маленьких озорных будильников – и она сама растекается по лицу.

Потянувшись сладко, я убираю пушистые и мягкие, как облачка, подушки, скидываю одеяло и… осматриваю себя широко распахнутыми глазами. Смятая, расстегнутая на груди блузка, задранная выше колен юбка, колготки – вся одежда на мне. Воскресенский оставил меня в постели прямо в том, в чем я приехала. Успел лишь накрыть, чтобы не замерзла ночью, и сразу ушел.

Я, конечно, не хотела бы, чтобы он трогал и раздевал меня, и благодарна ему за проявленное джентльменство, но… Как мне в порядок себя привести? Лучше бы разбудил…

«Где шляешься?» – вижу СМС от отчима сразу же, как нахожу на тумбочке телефон.

Одно сообщение в полночь – максимум его заботы. Потом он, наверное, ушел спать, наплевав на меня.

– К черту иди, – шепчу в дисплей то, что никогда не решусь сказать вслух. Семена я терплю ради мамы и немного… побаиваюсь. Я ведь и спорить с ним начала не так давно, только когда речь зашла о деньгах, которых у нас нет. Отчиму все равно, что я коплю на операцию маме, а я впервые показала характер. Потому что моя цель важнее всего!

Аккуратно застилаю постель, бережно ровняя покрывало. Обнаружив дверь в ванную комнату, неуверенно озираюсь, но все‑таки захожу туда.

Мне хватает минут двадцати, чтобы кое‑как привести прическу и одежду в порядок. Мельком взглянув в зеркало, невольно кривлюсь: бледная поганка без грамма макияжа и с тугим каштановым хвостом на макушке. И тут же одергиваю себя: а для кого мне наряжаться? Наоборот, это лишнее, если я хочу спокойно работать няней рядом со здоровым, одиноким мужиком.

Отбросив глупые мысли, спускаюсь в гостиную. До кухни добираюсь на ватных ногах, которые отказываются меня слушаться. Неловко до дрожи в коленях и покалывания на кончиках пальцев. Каждый следующий шаг дается мне с большим трудом.

Останавливаюсь в проеме двери, затаив дыхание.

Мальчишки сидят за столом боком ко мне, болтают ножками и жуют нехитрые бутерброды, которые должна была сделать я, если бы позорно не проспала завтрак. Перевожу взгляд на широкую спину Виктора. Он сгорбился над столешницей, уперев руки в ее край. Мощные плечи поднимаются в такт тяжелому дыханию.

– Доброе утро, – даю о себе знать.

Наконец‑то набравшись смелости, захожу на кухню.

Желаю Дане и Леше приятного аппетита, приветственно чмокаю их в щечки. Дальше действую машинально: у одного вытираю салфеткой джем с уголков губ, второму наливаю сок в опустевший стакан. Скептически покосившись на слишком толсто нарезанные ломти хлеба, ничего не говорю. Уверена, что папочка постарался. Значит, Альбина еще не пришла, чему подсознательно я рада. Не понравилась она мне – надменная, высокомерная женщина, которая на дух не переносит детей. Не хочется общаться с ней лишний раз, хоть и придется.

– Могу быстренько омлет сделать, будете? – предлагаю, подмигнув ребятам.

Оба кивают с набитыми ртами, а я, забывшись, разворачиваюсь к холодильнику. Вчера я освоилась на кухне, так что теперь чувствую себя свободно… Правда, до определенного момента. Пока не сталкиваюсь с угрюмым, бдительным взглядом Виктора. Интересно, как давно он за мной так пристально наблюдает? И зачем?

– Доброе, Лилия, – заторможено произносит Воскресенский.

Глаза отдают нездоровой краснотой, будто он не спал всю ночь, на дне зрачков – холод и усталость. В следующую секунду я догадываюсь, с чем связан его разбитый, утомленный вид. Виктор прижимает ладонь ко лбу, большим и средним пальцами массирует виски. Отворачивается от меня.

– Головная боль? – уточняю, не надеясь на ответ.

Принимаю небрежный взмах его руки, неопределенное мрачное мычание и жест, указывающий мне заниматься своими делами и не лезть в его жизнь. Вчера Виктор так же отреагировал на мою помощь.