Манекенщики

Аудиоданные с помощью контроллеров управления памятью считались с проигрывателя, и потом поступили на «цифро‑аналоговый преобразователь» для восстановления аналогового сигнала из цифровой формы, чтобы в таком виде быть принятыми электронными «каскадами». Затем, усилившийся до требуемого уровня звук, пройдя через наружное ухо, отправился вниз по ушному каналу, пока не добрался до барабанной перепонки. Здесь ее вибрации привели в движение слуховые косточки, а затем и «улитку», где, с помощью жидкости и волосковых слуховых клеток, тот же звук претерпел трансформацию в электрические импульсы и уже был доставлен в мозг.

Под музыку он начал смаковать бескрайнюю оранжевую пустыню с гигантскими возвышенностями из песка, мусора, обломков зданий и с бесконечными станциями по очистке «36‑8‑5». Некоторые из этих станций, еще даже не были достроены, но уже вовсю надрывались и пыхтели, выполняя свою титаническую работу. На таких станциях в основном трудились роботы, они же и перерабатывали мусор, поэтому, наблюдая сверху, все это казалось ненастоящим и игрушечным, как какой‑нибудь город, который требовалось собрать из конструктора. Жаль, конечно, что это было не так. 908‑ой начал рыться в голове и очень огорчился, что нельзя визуально воспроизвести их моменты со своей темнокудрой дамой сердца, но больше, что никак не мог вспомнить ее лица.

«Господи, Алекс Эксквемелин, куда вас, черт возьми, опять занесло?» – он поджал губы, вообразив, как это делает Беатрис, когда о чем‑то сожалеет, и его глаза заблестели.

Как же он скучает…

 

Из дневников Лейлы Айслэй:

«Ничто так не разъединяет человеческие души как общая любимая композиция. У нас это была "Instant Crush".

В один из вечеров мы с Алексом напились электронных коктейлей и начали танцевать. Он обнимал меня, и во мне взыграли такие же ощущения, как тогда, когда мы лежали с ним в ванне. Впредь он никогда больше меня так не обнимал. Поэтому этот момент с тех пор стал для меня очень важным потому, что вернул в то время, когда я влюбилась в него. Надеюсь, и он тоже. В новом времени я старалась сделать так, чтобы он как можно комфортнее ощущал себя рядом со мной. Хотела во всем угодить ему. Я спрашивала: "все ли хорошо?". Он отвечал: "да, Беатрис, все круто". Я пыталась успокоиться, но задумчивый взгляд выдавал в нем лукавство. Мне почему‑то, казалось, что его мысли заняты ей, ну той другой девушкой, которая хоть и являлась мной, но уже в другом воплощении. У нее были такие же интересы, такие же привычки и такой же взгляд на мир, она лишь отличалась внешностью. У меня не было тех глаз, в которые он был влюблен; не было тех губ, которые он возжелал; и, самое главное, тех волос, запах которых сносил ему "крышу". Я знала, что он думает об этом потому, что, к сожалению, подобные мысли посещали и меня. Несмотря на всю взаимную любовь и заботу, я и сама желала видеть не Алекса 1512‑ого, а Алекса Эксквемелина, того смышленого паршивца и хитреца, юного авантюриста, заставлявшего биться мое сердце от одного только прикосновения к моему телу. И, когда хотела увидеть своего мальчика в лице этого человека, то видела лишь уставшего и разочарованного в жизни мужчину, да простит меня Замысловат за эти слова.

Я догадывалась, что рано или поздно наступит время, когда мы, будучи уже не вместе, в самые тяжелые и одинокие периоды своей жизни будем вспоминать, как танцевали под эту песню. Едва я это представила, как тут же возненавидела ее. Я возненавидела все наши жизни, кроме той, где я была с Алексом Эксквемелином. Ведь, чем больше "прыжков" мы совершали, тем меньше мы походили на самих себя прежних. Я знала об этом, пыталась сказать ему об этом, но уже потеряла его. Он в полную силу был одержим Пистолем и бессмертием…»

 

Вжух‑вжух!

Размеренный ход двигателей сменился прерывистым рокотом, словно пошли какие‑то неполадки. Автолайнер начал странно шуметь и трястись, и, казалось, терял высоту… Опасения 908‑ого подтвердились, когда он посмотрел в окно. Его «воздушная тюрьма» уверенно приближалась к земле, не сбавляя скорости.

– Ой‑ой! – только и выскочило у него изо рта. Странно, он даже не испугался, ему, вдруг, дико стало интересно, что же будет дальше.

Дальше было очень больно. Пилот на последних метрах над землей все‑таки успел зацепиться за обрывки частоты, на которой летел автолайнер, и этого хватило, чтобы посадка более‑менее оказалась «мягкой», если можно так выразиться. Только, едва транспорт коснулся песка, как мощный воздушный толчок опрокинул его, и тот несколько раз перевернулся, а потом застыл в перевернутом состоянии, подняв вокруг себя целую бурю пыли.

– За что же вы так со мной?!

Сначала ноги, теперь голова и локти на руках. Повезло не вывернуть запястья и не сломать нос, но вот корпус портативного проигрывателя треснул.

В карман!

Из легких вырвался непродолжительный кашель. Все‑таки, благодаря тому, что он был в клетке, ему досталось не так сильно как военным. Те же несколько раз кувыркнулись по всему периметру, ударяясь об поручни и, теперь, лежали, не подавая признаков жизни. У одного по голове потекла кровь, а второй вдруг ожил и с мучительным выражением лица схватился за левую ключицу.

Бедняги…

Немного спустя, снаружи кого‑то пристрелили, судя по выстрелам, раз семь, и бывший манекенщик не хотел к ним присоединяться. Кстати, если говорить об этом, то уже неестественно длительный период. По брызгам крови на скромном окошке двери в кабину пилотов, все стало ясно.

– Эй, друг! – обратился он к парню в сознании, – сможешь двигаться?

– Навряд ли! – стискивая зубы от боли, промолвил тот.

– Не кинешь мне ключи, а?

Гремя цепями на руках, заключенный начал поочередно вглядываться в окна, пытаясь высмотреть, что за ними происходит. За плексигласом мелькнула фигура с оружием в руках.

– О чем ты? – прозвучало в ответ.

– Я о моем освобождении, приятель, – в голосе сумасшедшего влюбленного убийцы можно было заметить что‑то, наподобие, паники – вроде, так это называется, – чтобы мы выбрались отсюда и позвали на хелп!

Тяжелое дыхание…

– Нам конец… – были последние хриплые слова парня, кровь у которого полилась изо рта. Как резиновая его рука сползла с ключицы, а в глазах застыло стекло. За этим последовал рвотный рефлекс единственного оставшегося в живых.

Когда, наконец, двери автолайнера разъехались по сторонам, наш парень увидел перед собой стройного и крепкого мужчину в темно‑красном комбинезоне с закатанными рукавами и дафт‑панковском шлеме, принявшего такую величественную позу, словно он только что, сойдя со страниц Библии, собирался нести в мир слово божье.

– Вы кто?

Человек снял шлем и перед ним предстал зрелого возраста мужик с уложенными назад длинными седыми волосами. Лицо его было гладко выбрито и даже блестело.

– Меня зовут Олд'ж Айслэй. Я – отец Лейлы… Я здесь, чтобы освободить вас, лем Девятьсот Восемь, – торжественно представился мягким баритоном новоявленный герой, перезаряжая свой мультидробовик.