Марь

– Он и появился. – Серафим кивнул. – Аккурат на третий день после того, как дед Тихон вернулся с болота. Два дня дед пил и всем про рыбу рассказывал. Он рассказывал, а я слушал да прикидывал, где могу ту рыбу повстречать. Я ж малой тогда совсем был. Малой и глупый. На третий день как раз и пошел на болото.

– Не боялся заблудиться?

– Я? – Серафим посмотрел на Стешу с удивлением. – Я болото уже тогда слышал. Ничего не понимал, но точно знал, когда оно спокойное, а когда злится. Болото не злилось, и я решил сходить поискать рыбу.

– И как? Нашел? – Стеша перешла на шепот. В наползающий с болота туман она теперь всматривалась с особым вниманием.

– Даже не знаю. – Серафим улыбнулся. – След от нее видел.

– На земле?

– Почему же на земле? На воде! Она под водой плыла, а сверху только тень ее и волны. Она в самом деле большая. Очень большая и очень длинная. Я, как дед Тихон, на дерево залез и сверху смотрел. Сверху ж всегда лучше видно. Сидел на дереве, наверное, полдня, задремал даже. А потом дерево мое словно бы покачнулось.

– Как покачнулось? Ветром?

– Нет на болоте ветра, – сказал Серафим назидательным тоном. – Дерево качнулось, как будто в него кто‑то врезался внизу.

– В ствол?

– Ниже. Как будто его не над землей, а под ней кто‑то качнул. Так качнул, что наклонил над водой. Я тогда еще подумал: это чтобы мне было лучше смотреть.

Представить такое у Стеши никак не получалось. Поэтому уточнять, как и кто мог качнуть дерево под землей, она не стала.

– А потом мое дерево поплыло. И я вместе с ним, – продолжил Серафим с улыбкой. – Не смотри на меня так, Стэфа! – Он хитро улыбнулся. – Я с ума не сошел. Ты думаешь, как это дерево оторвалось и поплыло? Да?

Стеша неопределенно пожала плечами. Сначала болотная рыба, теперь вот плавучее дерево.

– Так оно поплыло не само собой, а вместе с землей. Оторвалось и поплыло.

– Дерево с куском суши?

– Да. У нас тут такое бывает. Особенно когда вода высокая. Плавучие острова. Трава, кусты, деревья – все вместе плывет себе по течению.

– По какому течению? В болотах нет течений.

– В нашем есть. Если мне не веришь, у тетушки спроси. Три года назад летом один такой плавучий остров как раз к вашему берегу прибило. До осени он тут простоял, а потом уплыл восвояси.

Восвояси… Стеша живо представила, как из тумана выплывает сначала остров, а следом огромная то ли рыба, то ли змея, и поежилась.

– Холодно? – спросил Серафим участливо.

– Зябко.

– На болоте всегда зябко, даже в самое жаркое лето. Я тогда тоже замерз на своем дереве. А как увидел рыбу, так меня сразу в жар бросило. Она кружила вокруг острова, близко не подплывала, на поверхность не всплывала. Но след ее я на воде видел. Как от подлодки след. Только откуда же в нашем болоте взяться подлодке, правда?! – Серафим усмехнулся.

Это уж точно! Подлодке тут взяться неоткуда, а вот реликтовой чудо‑рыбе – очень даже.

– А потом рыба уплыла, а вода вокруг забурлила.

– Как забурлила? – Что ни говори, а рассказывать сказки Серафим умел. – Газы болотные стали подниматься со дна? – Стеша все еще пыталась найти хоть какое‑то научное объяснение необъяснимому.

– Забурлила, как в котелке, когда уха варится, – объяснил Серафим. – Волна пошла. Мое дерево закачалось так сильно, что я с него слез, чтобы не свалиться. А потом появился он. – Серафим сделал паузу, не драматическую, а задумчивую, словно вспоминал, как все происходило. – Сначала из воды появились верхушки деревьев. Елки там были, дубы и осины. И деревья были прямо такие крепкие, не такие, какие обычно на болоте растут. И вода с них стекала вниз, на землю, на огромные черные валуны. Они черные были, потому что мокрые. А потом, как высохли, стали зелеными с серебряной искрой. Солнца на болоте не бывает никогда. Но те камни все равно светились.

– Он был большой? – неожиданно для самой себя спросила Стеша. Не то, чтобы она поверила во все эти россказни, но слушать Серафима было очень интересно. – Этот остров.

– В тумане было не разглядеть, но мне показалось, что очень большой, намного больше моего. Мой к нему как раз и причалил, как лодочка к кораблю. Стукнулся о каменный берег и перестал качаться.

– А ты? – Стеша посмотрела на него одновременно требовательно и вопросительно. – Ты сошел на этот берег?

– Сошел. – Серафим кивнул. – Только тетушка говорит, что зря.

– Почему?

– Потому что это был не простой остров. Это была Марь.

Марь? В слове этом Стеше чудилось что‑то одновременно загадочное и поэтичное. Загадочного было чуть больше.

– А Марь – это плохо?

– Марь – это не для людей.

– И что случилось?

Ответить Серафим не успел.

– Стэфа! – Резкий голос бабы Марфы в клочья разорвал очарование момента. Даже туман испуганно припал к воде и, кажется, зашипел.

– Да, бабушка?

Стеша обернулась. Ей казалось, что баба Марфа стоит прямо у нее за спиной. Но старуха стояла далеко: метрах в ста от берега. Как такое вообще возможно? Что это за акустический феномен такой? Может быть, из‑за тумана?

– В дом иди. – Сейчас голос бабы Марфы доносился издалека. Как Стеша могла вообще подумать, что она рядом? – И ты, Серафим, ступай домой! Скоро стемнеет!

– Я темноты не боюсь, – сказал Серафим и помахал бабе Марфе рукой. – Я вообще ничего не боюсь, Стэфа.

– Это хорошо, – зачем‑то похвалила она его.

– А ты бойся. – Ясные глаза на иконописном лице Серафима вдруг налились темнотой. Вместо небесной голубизны в них теперь клубилось марево. То самое марево, которое встретило его в далеком детстве. Голос его тоже изменился, сделался по‑стариковски глухим, в нем слышался треск горящих веток.

– Чего мне бояться? – спросила Стеша шепотом и отступила на шаг.

– Мари, – сказал Серафим и улыбнулся. На мгновение, на сотые доли секунды Стеше показалось, что перед ней не человек, а принявший человеческий облик болотный туман, что из темных провалов глазниц на нее смотрит древняя рыба. Смотрит, изучает, оценивает.

– А я темноты вообще не боюсь! – Древняя рыба ушла в черные глубины, возвращая на поверхность деревенского дурачка Серафима, возвращая ему голос и синеву глаз.