Марь

Цех по случаю аукциона привели в порядок и очистили от мусора. В центре перед обтянутой черным бархатом трибуной стояли ряды старых деревянных стульев, очевидно, предназначенных для гостей. Стулья тоже представляли некоторый исторический интерес, но явно недостаточный, чтобы стать объектами торгов. Стэф обошел трибуну, подошел к витрине с лотами, не имеющими особой ценности и рассчитанными на не слишком взыскательных покупателей. Стэф считал себя взыскательным, но свято верил в свою удачу коллекционера.

Перед одной из витрин стоял высокий благолепного вида старичок в твидовом костюме и очках в старомодной роговой оправе. Судя по прищепке на его правой брючине, именно он и был владельцем велосипеда. Старичок перехватил взгляд Стэфа и смущенно улыбнулся.

– Старая привычка, – сказал он, снимая прищепку и засовывая ее в карман пиджака.

На велике была защита цепи, и риск порвать брюки был минимален. Но старые привычки на то и старые, чтобы следовать им на уровне автоматизма. Стэф понимающе улыбнулся.

– Антон Палыч! – Старичок протянул ему сухонькую ладонь. Рукопожатие его оказалось на удивление крепким. – И прошу вас воздержаться от шуток! – Он со страдальческим видом закатил глаза. – Матушка моя была поклонницей таланта, так сказать. Иногда мне кажется, что она и папеньку выбирала исключительно из‑за его имени, чтобы иметь возможность воплотить во мне свои тайные чаяния.

– А если бы у вашей матушки родилась дочь? – вежливо поинтересовался Стэф.

– А она и родилась! И на этот случай у матушки тоже имелся план! – Антон Палыч хитро усмехнулся. – Мою сестру она назвала Анной Павловной. – Он испытующе глянул на Стэфа, словно тот был не покупателем на нелегальном аукционе, а студентом на экзамене по культурологии.

– Это имя должно мне что‑то сказать? – спросил Стэф, включаясь в предложенную старичком игру.

– Если вы считаете себя образованным человеком, то несомненно!

– Дадите подсказку?

– Дам! Моя матушка была поклонницей не только прозы, но и поэзии. – Антон Палыч хитро сощурился.

Стэф тоже сощурился, а потом продекламировал:

 

Тумана саваном окутано селенье

Сквозь ночи мрак густой из желтых камышей

С болота крадутся толпою привиденья

В деревню сонную и носятся над ней.

 

– Браво, молодой человек! – Антон Палыч похлопал его по плечу. – Поразительная эрудиция в наши дремучие времена! Анна Павловна Барыкова, еще один кумир моей незабвенной матушки! А вы знаете, что Анна Павловна была из Толстых? Тех самых… – он понизил голос до благоговейного шепота.

Стэф когда‑то что‑то такое читал, но кто кому и кем приходился в сиятельном семействе Толстых, уже не помнил, поэтому просто молча кивнул.

– Замечательно! – констатировал Антон Палыч, а потом сказал уже совсем другим, деловым тоном. – Этот аукцион начался хорошо, очень хорошо, молодой человек. – Он выжидающе посмотрел на Стэфа поверх очков.

– Стефан, – представился тот. На подобных мероприятиях для поддержания светской беседы одного лишь имени было вполне достаточно. Довольно часто даже имя было вымышленным.

– Очень приятно, Стефан! – Антон Палыч снова потряс его руку и продолжил: – Я, знаете ли, верю в приметы, не чураюсь символизма и предзнаменований.

– И, по‑вашему, я доброе предзнаменование? – улыбнулся Стэф, оглаживая свою непослушную бородень.

– Встреча с умным человеком – всегда доброе предзнаменование, – усмехнулся Антон Палыч. – И знаете что? Я сделаю вам подарок! – Его морщинистое, покрытое старческими пигментными пятнами лицо расплылось в улыбке, обнажая желтые зубы заядлого курильщика.

– Неожиданно.

Пожалуй, Стэфу тоже нравились символизм и предзнаменования, особенно добрые. Мог ли он считать встречу с Антоном Палычем добрым предзнаменованием? Время покажет.

– Я уступлю вам лот, который вы выберете. Любой лот. Не стану перебивать ваши ставки. Отчего‑то мне кажется, что мы с вами нацелены на что‑то такое… – Антон Палыч щелкнул пальцами. Звук получился неожиданно чистый и звонкий, как пистолетный выстрел. – Необычное!

– Я пока вообще ни на что не нацелен, – признался Стэф.

– Не желаете принять участие в аукционе? Есть несколько весьма любопытных предложений.

– С вашего позволения, я бы пока осмотрелся.

– Простите старика, совсем забыл о приличиях! Давайте осмотримся!

Помнил ли Антон Палыч о приличиях или тут же о них забыл, но двинулся вслед за Стэфом вдоль открытых витрин с лотами, которые были признаны организаторами малозначимыми.

– Вот любопытная вещица! – Он остановился перед одной из витрин. – Немецкая каска Stahlhelm М42. Цена на черном рынке порядка семи сотен долларов.

– С пулевым отверстием, – Стэф склонился над каской.

– Думаю, этот факт повышает ее рыночную стоимость. – Антон Палыч посмотрел на Стэфа испытующим взглядом. Тот неопределенно пожал плечами и двинулся дальше.

– Германский бинокль в оригинальном футляре, – прочел Антон Палыч на сопроводительной бирке следующего предмета, а от себя добавил: – Компания Карла Цейсса. Весьма сносное состояние. Думается мне, его можно выкупить за тысячу долларов.

И снова вопросительно‑испытующий взгляд. Стэф усмехнулся и направился к следующему лоту.

Они прошли вдоль всей витрины, изредка останавливаясь и разглядывая лежащие на ней предметы. Стэфа не заинтересовал ни один из них. Даже кортик офицера Вермахта в металлических ножнах. Не то чтобы он отчаялся или разочаровался, но следовало признать, что на сей раз фортуна от него отвернулась.

– Неужели ничего? – спросил Антон Палыч сочувственно.

– Боюсь, так и есть. – Стэф развел руками.

Он решал, остаться до конца аукциона или не терять понапрасну время, когда взгляд его остановился на стоящем поодаль столе. На столе лежало «барахло», которое можно было купить по фиксированной цене, если вдруг кто‑то вообще захочет что‑то из этого купить. Стэф шагнул к столу. Антон Палыч двинулся следом. Его присутствие и стариковское любопытство не раздражало, а воспринималось этаким забавным фоном.

«Барахло» было свалено в небрежную кучу. На всех предметах были наклеены ценники кислотно‑желтого, совершенно неуместного для столь серьезного мероприятия цвета. Драный полуистлевший патронташ под обоймы винтовки Мосина, потертый ремень РККА, несколько выцветших немецких агиток размером пять на шесть сантиметров. Для кого‑то это «барахло» могло показаться настоящим богатством, но не для той пресыщенной и требовательной публики, что собралась на аукционе.