Мечты о прошлом

Какое обнадёживающее это «и»!

Потом, нагулявшись, мы вернулись домой, пообедали, и я легкомысленно пообещал помыть посуду вечером. Лариса отдохнула немного, полежав на диване с книжкой, и мы вместе отправились к её заводу. Прощаясь возле проходной, привычным уже жестом она коротко пожала мою руку чуть выше локтя, шепнула: «До вечера» и ушла.

А вечер уже начинался. Сгущались сумерки. Было ещё довольно светло, и уличные фонари и фары автомобилей ничего не освещали, а горели только сами для себя. Я шёл вдоль Сосновки, и холодный ноябрьский ветер залезал в рукава и за воротник, трепал волосы на непокрытой голове, выдавливал слёзы из глаз и катил их мимо ушей к шее. Я не чувствовал холода. Мне очень хотелось плакать. Но я не плакал. Это ветер, просто холодный осенний ветер выдавливал слёзы из глаз.

Прости меня, Чайка! Я сегодня не помою посуду и не встречу тебя после работы. Через несколько минут я дойду до метро, опущу в щель турникета пятак и спущусь на эскалаторе под землю. Вынырнет из тоннеля грохочущий поезд, услужливо распахнёт двери своих вагонов и умчит меня в двадцать первый век.

 

* * *

 

Закончилась последняя мечта, я вышел из метро в Озерках седым пожилым человеком с бесконечным чувством вины и с беспрестанно кричащей Чайкой в Душе. Кричи, кричи, не умолкай, моя Чайка! Узнаешь ли ты хоть что‑нибудь из того, что я намечтал о нас с тобой? Узнаешь, непременно узнаешь. А пока, когда закончится вечерняя смена, ты выйдешь из заводской проходной, доедешь на троллейбусе до метро и поедешь на площадь Восстания, где тебя встретит твоя бабушка, и вы пойдёте домой. Пройдёт около года, и ты выйдешь замуж, потом родишь двоих сыновей, а в 1987 году умрёшь от страшной неизлечимой болезни. А мне будет подарена долгая жизнь. Или я буду наказан этой долгой жизнью. Ведь придёт время, и я стану жить с мыслью, что это именно моя капля яда сделала чашу твою смертельной, что это именно моей капли любви не хватило для твоей жизни.

Когда Чайка приснилась мне? В первых числах февраля. А сейчас октябрь. Значит, десять месяцев. Что же случилось со мной за это время? Произошло чудо – я узнал, что Душа не только существует, но и что она бессмертна. Я нашёл два доказательства существования бессмертной Души и теперь могу представить и третье. Это творчество. Всё равно какое. Поэзия, плотничество, архитектура, живопись или садоводство – всё это из Души. Разумом можно только подправить, причесать, но создать, сотворить без Души ничего нельзя. Какова Душа, таковы и её творения.

Нет сомнения в том, что Душа в течение жизни тела меняется. Как тут не вспомнить слова Сервантеса, что каждый из нас – сын своих дел? Душа воспитывается от рождения до кончины Добром и Злом. Не знаю, что будет с ней за чертой земной жизни. И никто не знает. Хотя многие говорят, что знают. А я знаю только то, что если болит Душа и не прошла её боль до самой этой черты, то будет болеть и после. А ещё я уверен, что когда‑нибудь встретится моя Душа с Душой Чайки. И мне теперь не страшно, что время летит так быстро. Вот и выходит, что не зря случились мои мечты.

Три стихотворения, которые я в своих мечтах посвятил Чайке, на самом деле посвящены моей жене Любушке. Она простила мне эту вольность. Поэтому я теперь точно знаю, что простит меня и Чайка. Ведь Души этих женщин так похожи друг на друга!

А ещё я нашёл могилу Ларисы! По совету Любушки, обратился в районный ЗАГС. Всё оказалось очень просто! Мне выдали справку о дате смерти. В архиве захоронений получил справку с точным местом захоронения.

Могила её заросла высоченной травой. Судя по дёрну, к ней никто не приходил уже года три, если не больше. Но я всё‑таки нашёл её. О чём думал, глядя на могильный камень? Сначала было нечто вроде радости. А потом сам собой появился вопрос: а что, собственно говоря, произошло? Я оживил её? Или сам благополучно перебрался туда, где теперь Чайка? Нет. Тогда чему радоваться? Но я зачем‑то искал её и зачем‑то нашёл. Чуть позже я понял зачем. Видимо, ушедшим нужно, чтобы их помнили, чтобы их могилы посещали. Вот Чайка и выбрала меня. Кто ещё искал бы чужую, по существу, могилу целых полгода? Видимо, между нами всё же есть какая‑то связь. Она знала, что я сделаю всё, как надо. И я сделал.

Сначала очистил надгробие от травы. Потом нашёл местного работника и договорился о реставрации памятника. Заказал в местном храме панихиду. А через некоторое время, когда могила была приведена в порядок, привёз туда Чаевых. Положили цветы, постояли, помянули. И я решился задать Насте вопрос, который давно хотел задать, но боялся. Была ли Лариса счастлива в браке? Плохие новости ожидали меня. Настя с уверенностью сказала: «Нет». Рассказала даже, что Елена Павловна жаловалась ей на зятя. Плохие новости. Одна надежда на то, что тёщи часто не очень объективны к зятьям. Всё может быть.

Странно, но как только я привёл в порядок её могилу, Чайка перестала разговаривать со мной. Ко мне вернулся покой, я выздоровел. А сюда пришёл, чтобы насладиться осенней печалью. Есть моё любимое время – октябрь с ноябрём, есть домик на берегу озера. Почему было не воспользоваться двумя этими счастливыми обстоятельствами? Вот только возраст… С каждым пройденным километром бодрость убывает, а простая усталость медленно превращается в состояние с коротким названием «плохо». От этого «плохо» начинаю даже так плохо соображать, что не до воспоминаний.

 

* * *

 

Последний километр он брёл, уже не обходя луж. До заветной избушки добрался без сил, на одной только воле. На «автопилоте» прошагал через большие сени, ввалился в комнату, скинул рюкзак, аккуратно, как только мог, поставил его в углу. Сдерживая накатывающую тошноту, снял куртку, сапоги, влажные носки и только потом рухнул на застеленную шерстяным одеялом кровать.

Он лежал на спине и думал, что когда отдохнёт и придёт в себя, то встанет, затопит печь, переоденется, сходит за водой к роднику и, глядя на огонь в печи, будет пить чай. А потом он задует свечу на столе, комната погрузится во мрак, и он ляжет спать. Спать! Спать до тех пор, пока спать будет уже невозможно. Он будет валяться на кровати, пока не надоест, а потом встанет, умоется, что‑нибудь сварит, поест, попьёт чаю и будет гулять по берегу озера, и слушать, как падают на землю осенние листья, как нежно они ложатся на зеркальную водную гладь. А ещё он будет писать. Запишет всё, о чём вспоминал, когда лежал на обочине дороги под берёзами. Если не хватит взятых с собой тетрадки и блокнота, то в кладовке лежит целая пачка плакатов про охрану природы. Чем не бумага? А потом он вернётся домой, настучит свою «куропись» на компьютере и даст почитать Любушке. Чему‑то она будет улыбаться, чему‑то хмуриться, а про некоторые кусочки скажет: «Думаю, над этим тебе ещё надо поработать».

– Как хорошо, – прошептал он самому себе, проваливаясь в приятную дрёму.

А потом наступило утро. Или день. За окном ослепительно светло от первого снега, который лёгкой белой кисеёй едва прикрыл траву и деревья. От этого и в комнате освещены самые тёмные углы. На улице мороз, но окно не покрыто изморозью, оно даже не запотело. Это может означать только то, что в комнате так же холодно, как и за окном. На кровати лежит седой, очень бледный пожилой человек с открытыми глазами. Он лежит на спине, неестественно запрокинув голову, словно хочет увидеть, что находится за изголовьем; пальцы сжимают одежду на груди, оттягивая её от горла, как будто ему трудно дышать. Человек похож на восковую фигуру.