Мечты о прошлом

«Опять повезло, – думал он, неспешно шагая вдоль вагонов и контейнеров. – Добрый человек повстречался мне снова. А я? Я хороший? Я добрый? Как странно: раньше меня это не интересовало». Погружённый в свои мысли Андрей не слышал, что его уже несколько раз окликнули. Женщина, которая только что помогла ему, догнала и, схватив за рукав, остановила.

– Что ж ты, глухой, что ли? Я кричу, кричу. Звонил этот твой… инженер, с которым я при тебе разговаривала. Кобзев его фамилия. Сказал, что завтра приедет.

Андрей извинился, сказав, что задумался, а про инженера подумал: «Не проняло. Хотя, может быть, они просто вагон с имуществом разгружают, потому и не могут сегодня приехать».

И зачем он торопил время, желая поскорей прибыть в Красноярск? Ехать было гораздо интереснее, чем сидеть на товарной станции и ждать. Но выбора не было, и он стал ждать. То есть, не обращая внимания на насмешливые взгляды железнодорожников, время от времени обретал уверенность в своей правоте тяжёлой атлетикой. Конечно, его занятия со своей нелепой штангой со стороны были смешны. Ещё смешнее было то, что атлетикой занимался человек, мышцами не обросший. Худенький, проще говоря, мужчинка. Вот если бы гантели и гири крутил над головой атлет – совсем другое дело. Странно, не правда, ли? Ведь правильнее было бы думать наоборот: зачем атлету гири поднимать, когда он уже и так похож на античного героя? А худощавому как раз это нужно. Ах, люди, люди.

Но Андрею было совершенно всё равно, что думают о нём окружающие. С некоторых пор что‑то изменилось в нём, и он чувствовал это, не понимая, что же именно изменилось. Неведомо откуда появилось небывалое раньше беспокойство о целесообразности и одновременно справедливости своих поступков. Маята стыда за малодушие, лень и эгоизм с некоторых пор накрывала его. А ещё он стал замечать вокруг себя людей, прощать их слабости и без зависти восхищаться их способностями и талантами. А ведь ещё совсем недавно он думал только о себе, любимом. Мечтал, без всяких на то оснований, быть повсюду и во всём лучшим, постоянно попадал из‑за этого в неловкие ситуации, получал вполне заслуженные щелчки, не понимая и не задумываясь даже, за что. «Я взрослею, – думал иногда по этому поводу Андрей, словно успокаивая себя. – Но та странная первая ночь в кабине УАЗа, странные сны… что‑то случилось со мной тогда. Но что? Неужели именно за ту ночь я настолько повзрослел?»

Как бы то ни было, он продолжал заниматься физкультурой и гулять неподалёку, благо, Эдик от машин не отходил и невольно их охранял. В одну из таких прогулок Андрей забрался на высоченную гору, которая возвышалась над станцией. Казалось, что гора эта была совсем рядом, но он шёл до её подножья довольно долго, а потом долго поднимался на вершину. Очень устал, но зато увидел на склоне горы дивные фиолетовые, голубые и белые подснежники и полюбовался с высоты окрестностями Красноярска. Правда, минут через пять пребывания на этой райской высоте он услышал над головой какие‑то загадочные звуки, похожие на короткие посвистывания певчих птиц. Тут же откуда‑то появился солдатик и вежливо попросил экскурсанта удалиться, поскольку по другую сторону холма было стрельбище. Оказывается, это вовсе не птички свистели над головой, а самые настоящие пули, которые стрелки‑двоечники отправляли, как говорится, за молоком.

Андрей вдруг снова вспомнил о своём загадочном сне. И не о сне даже, а о чувстве ответственности за самого себя и о том, что, если хочешь изменить мир, нужно начинать с себя. Он не стал вступать в пререкания с солдатом, а послушно спустился с холма и пошёл на станцию, чтобы снова терпеливо ждать шофёров, изредка занимаясь своей смешной гимнастикой.

 

10 мая 1976 года, понедельник.

Ждём наших, и пока безрезультатно. Пошёл в контору станции и там объяснил ситуацию. Меня пожалела пожилая сотрудница и по телефону стала разыскивать получателя. Искала долго. И нашла! Нас, оказывается, на другой станции ждали. Ну и бардак!

А днём я от нечего делать ходил на гору, что недалеко от станции. Это «недалеко» оказалось у черта на рогах. Шагал полчаса только к подножью горы, а потом ещё полчаса лез на вершину. Зато наградой мне был изумительный вид!

На склонах среди сухой травы много цветов. Не знаю, как называются. Они на коротком стебле. По виду напоминают колокольчик, только сам бутон гораздо крупнее и расположен почти вертикально вверх. Стебли и бутоны цветов бархатистые, мохнатые. Бутоны синего цвета, а у самой вершины нашёл жёлтые.

Но недолго мне пришлось наслаждаться пейзажем и цветами. Сначала где‑то высоко над головой что‑то несколько раз свистнуло, а потом неведомо откуда появился солдат и сказал, что за горой стрельбище и лучше бы мне спуститься. Оказывается, это пули свистели. Я и спустился из этого рая с цветами на землю. Пуля‑то – дура! Был бы только я молодцом.

 

Когда с нетерпением ожидаешь кого‑то, то лучше всего не торчать возле окна, не смотреть на дорогу. Лучше всего забыться каким‑нибудь делом. И Андрей, хоть и с трудом, но сумел‑таки отвлечься от томительного ожидания. Пространные записи в дневнике, мелкий ремонт одежды, длинные письма родителям, друзьям и, конечно же, Ниночке превратили приезд водителей в чудесную неожиданность. Они появились неведомо откуда мгновенно и шумно. Сразу захлопали двери всех трёх автомобилей, весело полилась в радиаторы вода, утробно заурчали моторы. К Андрею с Эдиком подошёл Кобзев.

– Ну как вы тут? Заждались?

– Да уж заждались, но не скучали, – начал было Андрей, – платформу вот сами разгрузили…

Но инженер, не дослушав Андрея, стал деловито распоряжаться:

– Сейчас поедем в аэропорт. Там нас прилетевшие из Ленинграда таксаторы ждут. Ты, Егоров, поедешь на машине, в которой вы и жили. Водитель – Слава Ершов. У вас там аж шесть спальных мешков на двоих, так что три надо вон в ту машину перегрузить. На них Манчику мягче будет ехать.

– Кому?

– Манчику, Эдуарду Манчику, с которым ты десять дней бок о бок, так сказать… А ты что, даже и фамилии его не знал? Кстати, у водителя той машины вполне лесная, хвойная фамилия – Иголочкин.

– Скорее, швейная, – нахмурившись, пошутил Андрей, а сам подумал, что даже не удосужился заглянуть в сопроводительные документы, где фамилия компаньона была записана печатными буквами.

Он, конечно, не ждал извинений за то, что их долго не могли найти и заставили просидеть лишние сутки на этой станции, но похвалу за оперативную разгрузку платформы, как казалось, он заслужил. Однако то, что он не удосужился узнать фамилию своего попутчика, повергло в уныние и стыд. Но Кобзев был настолько увлечён своим руководящим положением, что командовал буквально взахлёб. Тут уж не до похвал и не до разборок с фамилиями.

– Эдуард поедет на юг, а Андрей на север. Так что прощайтесь, ребята.

– Ну, прощай, напарник, – Андрей впервые за время общения с Эдиком пожал ему руку.

– Ты это… не думай, – виновато промямлил Эдик. – Я понимаю… и деньги почтой вышлю. Ты адрес мне оставь или в Ленинграде…

– Да ладно…

– Нет, ты адресок всё же оставь. Как заработаю, вышлю. Десятки хватит? Нет! Пятнадцать вышлю и… спасибо тебе за всё.