Моя армейская жизнь
Лейтенант показал, как, собственно говоря, производится процесс стрельбы. Как пристегивается магазин с патронами, где находится предохранитель и как он снимается. А уж как нажимать на курок не надо было и объяснять.
Само упражнение тоже не выглядело сложным. Надо было по приказу командира по очереди выйти на огневой рубеж, занять положение лежа. И из этой позиции стрелять по мишеням, изображающим противника.
Чтобы никто не перепутал направление стрельбы и внешний вид неприятеля, мишени предварительно подняли.
Надо сказать, это был отличный противник. Безоружный, беспомощный, он торчал высоко и хорошо выделялся своим темно‑зеленым цветом на фоне скошенной желтой травы.
Он был так крупен, заметен, легко различим, что поражать его из такой удобной и безопасной позиции, как положение лежа, было стыдно и неловко.
Когда подошла моя очередь, я лихо защелкнул магазин, спустил с предохранителя и передернул затвор.
– Разрешите бабахнуть по гадам стоя? – обратился я к лейтенанту.
Он в ответ что‑то гыкнул, поднял руку и стал медленно отступать в сторону.
Помня мамино воспитание, что неприлично разговаривать с человеком, стоя к нему боком, я стал поворачиваться за ним.
Лейтенант зачем‑то все шел и шел по кругу, держа одну руку на весу, а другой осторожно водя сверху вниз. Словно гладил дикое животное.
В конце концов он оказался напротив мишеней, и я опустил ствол, потому что при стрельбе по врагам мог зацепить лейтенанта.
Он выдохнул, как будто перед этим целый час вдыхал, и повел шеей.
– Отставить!
После окончания занятий я подошел к лейтенанту.
– Ваш пример с зарубкой на носу мне кажется не очень удачным.
– Почему?
– На своем носу ничего не увидишь. Можно только вывихнуть глаза. Чужой нос подошел бы лучше. Но если его обладателя переведут в другое подразделение, процесс полностью нарушится.
Федя – хлеборез.
Моя история на стрельбе, никаким образом не помешала мне принять присягу.
– Теперь ты настоящий солдат, – философски заметил Тищенко. – Тебе можно поручать боевое задание.
– Есть!
– Про еду – это кстати. Сегодня будешь в хлеборезке резать хлеб к обеду.
– И это боевое задание? А где же противник, враг?
– А ты представь себе, что буханки это и есть твой противник. И тебе поручается изрубить его на куски.
Довольный своей остротой, прапорщик завел меня в помещение хлеборезки и легкомысленно оставил наедине с вооруженным врагом.
Некоторое время я добросовестно вздымал и опускал нож. Пока сама монотонность процесса не стала действовать мне на нервы. Да и число целых буханок почти не убывало. Без выдумки и азарта здесь не обойтись!..
И тогда я согнулся, отклячил зад и представил себе лихим кавалеристом, скачущим на отчаянном коне, для чего даже выгнул ноги колесом.
И я поскакал, поскакал, поскакал…
Пыль летела из‑под копыт. У меня в руке сверкала как солнце шашка. И я без устали рубил врагов направо и налево. Как капусту, на мелкие части, в куски, в крошево!
Я успел положить, наверно, целую дивизию. Когда в хлеборезку заглянул прапорщик. В этот момент я расправлялся с последней буханкой.
– Боевой приказ выполнен. Враг разбит, – отрапортовал я. – Закурить не найдется.
– Ты остынь, дружек, остынь, – дружески успокоил меня прапорщик, отбирая нож. – А закурить я тебе найду. Непременно найду. Не волнуйся.
И он ласково улыбнулся мне.
Сортир.
– Сегодня! Ты! Будешь! Убирать!.. – медленно и торжественно объявил мне прапорщик Тищенко. – … Сортир!
– Почему? – спросил я.
– Потому что тебе дается настоящее боевое задание.
И он поведал мне о значении и роли этого важнейшего и нужнейшего заведения в армейской жизни.
Ведь что в армии главное? Постоянная и непрерывная боеготовность личного состава! А обладает ли ею спешащий сюда человек? Способен ли он быстро и четко выполнить приказ командира?
Нет, нет и нет!
В этот скромный, можно сказать убогий кирпичный домик, выкрашенный в зеленый цвет, спешит озабоченный, напряженный гражданин, абсолютно непригодный для боевых операций.
Зато выступает назад!.. Орел! Армеец! Настоящий воин! Полный сил и желания одолеть любого врага!
Вот что такое сортир или по‑военному нужник – удивительное место чудесных метаморфоз.
И пусть про него не слагают од и легенд, не упоминают в уставах и наставлениях и даже никогда не отражают на картах и схемах, это обязательный и непременный атрибут боевой подготовки.
Прапорщик умолк и вытер платком лицо.
Сказанное привело меня в полное недоумение.
Как же так? Почему? Если роль этого заведения так велика и значима, то почему чистить и убирать его доверяют не отличнику боевой и политической подготовки в качестве поощрения, а мне – раздолбаю и разгребаю – да еще как наказание? Это же нонсенс!
Свои рассуждения я довел до прапорщика, который просто захлебнулся от радости.
– Спиноза! Философ! Вот уберешь и узнаешь!
Я не стал спорить. А про себя решил, что это слишком высокая честь, и я до нее еще не дорос.
Я взял два полена, скрестил их на земле перед сортиром в городошную фигуру «Пушка». В торец одного полена загнал стреляную гильзу от автомата. А к другому закрепил черную нитку, которую провел внутрь домика.
Для убедительности я еще написал мелом на стене «Мина». Осталось дать ход информации.
Голосом неизвестного солдата через телефон в казарме я сообщил дежурному по дивизии о своей находке.
– … по виду – самодельная бомба, – закончил я свой донос.
– Понятно, – ответили в трубе, – ждите саперов.
Сам я остался у входа в сортир и предлагал желающим поискать другое место.
– Какая ж это мина! – уверенно заявляли все и разворачивались назад.