Моя армейская жизнь

– Тревога! – зычно заорали надо мной.

Сосед Витька Пулечкин тряс меня за плечо.

– Вставай!

Я отмахнулся. Хотел спать. Зачем вставать?

Если началась война и враг пустил ракеты, то спешить было уже поздно. А если противник только что перешел границу, то вполне можно было выспаться, чтобы встретить его утром бодрым и свежим.

И тут с меня грубо и безжалостно сорвали одеяло и сбросили с койки. Поскуливая, я поднялся на колени и замахал вокруг руками.

Глаза не открывались, сапоги не находились, а брюки никак не хотели налезать на ноги. Кто‑то пенделем заставил меня приоткрыть глаза. И я увидел, что сапоги мои стоят за тумбочкой, а свои ноги я тыркаю в рукава кителя.

Я исправил ошибки, натянул обмундирование. И в таком виде вновь готов был бухнуться в койку, но направленный очередным пенделем очутился на улице уже с открытыми глазами, но с еще не проясненным сознанием.

Офицеров не было видно. Прапорщик Саропеня прорычал какую‑то команду и я вместе со всеми схватил саперную лопату.

– А автомат? – вякнул было я.

Но после третьего пенделя, оказался в середине строя.

– Ша‑гом! Арш!

Под аккомпанемент мерного топота ног, мы строем двинулись куда‑то в темень.

Строй – это удивительно цельная конструкция. Попробуйте в середине колонны шагать отдельно, не в ногу с остальными.

Я попробовал. Из принципа. Чтобы отстоять свое право на самовыражение и свободу, на индивидуальность и самобытность.

Я немедленно получил локтем в бок, пинок сзади и едва не упал, натолкнувшись на ногу переднего.

Я не стал дожидаться продолжения. Я перепорхнул ногами, как заправская балерина. И, поймав нужный ритм, зашагал в едином строю, прямо в центре колонны, никому не мешая и не чувствуя никакого неудобства от соседей.

 

Нас загрузили в огромные «Уралы». И я подумал, что это диверсионная операция, где мы захватим у врага оружие или даже его танки.

Привезли и выгрузили нас возле памятника Ленину, к тому самому вокзалу, с которого и начался мой армейский путь.

Только теперь Ильич оказался к нам лицом, а не спиной. Вождь подался в нашу сторону, и мне показалось, что он хочет что‑то подсказать. Но что? Вождь был нем.

На вокзале оказался весь наш полк. Здесь же были и офицеры. Видимо начинались настоящие боевые маневры.

Вдоль полувагонов, освещенных прожекторными установками, метался

сержант‑сверхсрочник в большой офицерской фуражке.

– Надо, ребята, надо! – убеждал он в чем‑то, непонятном для меня. – Надо отдать все силы!

Сумка‑планшет билась у него за спиной и подшлепывала при ходьбе, будто подгоняла.

Прозвучала команда:

– По вагонам!

– Стратегическое сырье? – спросил я у взводного.

– Ага! – охотно подтвердил Макоед.

– А какая будет боевая задача?

– Бери больше, кидай дальше. И не задавай вопросов. Это армия, а не справочное бюро.

Я вместе со всеми вспрыгнул вглубь полувагона. Внутри было темно и мрачно. Стратегическое сырье сильно походило на песок. Его было столько, что выгружать маленькой саперной лопатой можно было до самого дембеля.

Это не входило в мои планы.

Я выглянул наружу.

Из полувагонов мелкими кучками летело в кузова подъехавших самосвалов стратегическое сырье.

Все происходящее походило на кинохронику тридцатых годов, эпоху большого подъема, когда вся страна была охвачена пафосом ручного созидательного труда.

Смотреть, помнится, это было забавно. Но участвовать самому!..

Вяло шевеля лопатой, я стал усиленно думать. И нужная мысль посетила меня.

Я вылез из вагона, подкрался к нашему тоскующему, расслабленному взводному и голосом комбата Шейко скомандовал:

– Почему бардак? Выставить боевые охранения!

– Есть! – в струнку вытянулся взводный.

Он огляделся по сторонам и увидел меня.

– Разрешите выполнять? – предложил я.

– Что? – спросил лейтенант, водя головой.

– Приказ комбата. Вы что – не слышали? – округлил я глаза в притворном недоумении. – Я мог бы взять на себя контроль над северным направлением.

Я развел руками на девяносто градусов.

Прожектора освещали машины и состав. Все остальное тонуло в полутьме. Лейтенант пошарил глазами и решил не нарываться.

– Действуй, – отмахнулся он.

Я, разумеется, не стал выполнять все буквально. Это ведь был не караульный пост. И никто не говорил мне, что служить я обязан стоя.

Потому я отступил в тень и присел на лавочку. Я откинулся на спинку скамейки, голова моя стала клониться вниз, а глаза смыкаться…

И вдруг, неожиданно оказался в своей прежней гражданской жизни…

В автобусе рядом со мной устроилась Лариса. Ей было целых двадцать пять. Она успела побывать замужем и развестись. Но кое‑какие эпизоды семейной жизни она была не прочь воспроизвести со мной.

Так мне показалось.

– Ты умеешь играть в мяч? – с глубоким и неясным мне смыслом спросила она.

– Конечно, – ответил я.

– А какие игры с мячом ты знаешь?

– Футбол. Это игра ногами.

– А еще?

– Есть игры, где в мяч играют руками: волейбол, баскетбол, гандбол… Если играют в воде, то это водное поло. А если мяч овальный, то это регби.