Мёртвое
– Ничего, мой хороший, – грустно произнесла мама. Мышцы ее лица дернулись, как будто где‑то за кулисами натянулись удерживающие марионетку струнки. – Мы всего лишь хотели снова собраться вместе. С тобой. – Ее губы двигались, но слова исходили, похоже, не из них – да и чем ей говорить, коль скоро язык сгнил и черные капли падали с истлевшей щеки на скатерть?
Красивые черты лица Рейчел начали осыпаться, но тщеславие не позволяло ей дать им совсем уж исчезнуть; смерть – слишком пустячное оправдание для того, чтобы сказаться непривлекательной.
– Так‑то лучше, – похвалил ее Джейкоб и не удержался от смешка; даже за гранью смерти некоторые вещи неизменны. Она скривилась, затем зарычала и выпятила нижнюю губу – не то гневаясь на него, не то сардонически скалясь.
А папа просто сидел.
Он мог ответить на все вопросы, вот только не торопился с этим. Этот человек не стал бы лгать, хотя и построил свою карьеру на лжи, искажая тщательно продуманные истины жизни, отрезая от них кусочки, искривляя и ниспровергая всю память и историю, даже мифы. Папа подошел к нему, но исчез из виду, когда они уже собирались встретиться. Странно эхом отдался в мозгу вопрос: почему ты делаешь это с собой?
Джейкоб бросился к Рейчел, чье лицо было изуродовано смертью, но в то же время – так прекрасно, так ярко подсвечено изнутри светом души.
– Хватит этого дерьма. Тебе есть что сказать, ну и мне тоже. Скажи мне, Рейчел. Я хочу знать, почему ты это сделала.
– Я ничего не делала.
– Скажи, почему ты не прикончила меня так же, как и всех?
– Ты и сам знаешь.
– Не могу вспомнить.
– Ну разве это не удобная позиция? – Кровь текла с уголков ее рта. – Почему бы не спросить свою маленькую подругу? А еще лучше – вернись домой и узнай сам.
Пальцами он приподнял ее частично разложившийся подбородок – пока их носы не соприкоснулись.
– Я вернусь, – бросил Джейкоб.
Глава 3
У Вейкли был пунктик: перед тем, как сорваться с цепи, он всегда тормозил.
Большинство людей, знавших его, предполагали, что этого типа воспитал просмотр второразрядных боевиков – снятых как раз по романам, которые он, будучи литературным агентом, пристраивал. Казалось, каждая третья‑четвертая подобная книга описывает, как хороший парень заходит слишком далеко, в его глазах разгорается жажда убийства, медные трубы стонут – и грядет разнузданное мочилово. Вейкли получал пропуски на премьеры – и ни одной не упускал, покуда фильмы не перешли на формат «direct‑to‑video»[1], будучи слишком малобюджетными даже для ограниченных дебютов.
Вейкли, конечно, никого не мочил – просто разбрасывался бумагой. Он не рвал ее и не комкал в кулаках, всего лишь опорожнял лоток принтера на пол.
– Нет, – заявил он. – Ни фига подобного.
Вейкли не мог похвастаться недюжинной силой, и если кого‑то и мог замучить, то только себя – когда заливался по уши «Джеком Дэниелсом» и захламлял свой рабочий стол. Подергав себя за пушистую белую бороду, он ненадолго разгладил несколько глубоких морщин на шее.
– Ты ведь это не всерьез, правда? – умоляюще поинтересовался Вейкли.
– Серьезней некуда, Боб.
– Я тебя услышал. Нечего было и уточнять.
Как всегда, разнос Вейкли начался с холодной покорности. Эта фаза скоро миновала, и сначала, пыхтя и морща губы, Вейкли стал перекладывать бумаги на столе. Они оказались слишком важны, чтобы ими просто так разбрасываться, поэтому хозяин кабинета как бы невзначай пнул носком ботинка корзину для мусора – та даже не опрокинулась. Тогда рука Вейкли потянулась к лотку принтера, и не особо хорошо отапливаемый кабинет наполнился атмосферой тягучего томления.
Со следующего тычка ногой что‑то из корзины все‑таки вылетело на пол. Пыхтя и бормоча себе что‑то под нос, Вейкли исполнил на мусоре небольшое фламенко. Уважать его в такие моменты было трудно, но любить – проще некуда. Все‑таки мужчина являл собой полную противоположность сурового Айзека Омута.
– Значит, всерьез. Если думаешь, что я благословлю эту твою затею и даже бровью не поведу, ты спятил.
– Послушай, Боб…
– Это ты послушай. И – нет, я не собираюсь читать тебе нотации. Что угодно, только не это, дружище.
– Как по мне, оно самое.
– Я думал, мы договорились, что ты больше никогда туда не вернешься.
– Разве договаривались?
– Разве я не прав сейчас?
– Прав конечно.
– Ну и в чем проблема?
– Ни в чем.
– Господи Иисусе, перестань со мной соглашаться.
Новая секретарша Вейкли, Лиза, одарила Джейкоба смущенным сочувствующим взглядом. Она ему уже нравилась, хоть бы и потому, что предпочла усесться рядом с ним на кушетку, хотя куда естественнее было бы занять стул напротив Боба. Рыжеволосая девушка ростом шесть футов без каблуков, судя по всему, от силы год‑другой назад окончившая колледж, она не настаивала на том, чтобы ее называли «администратором», «помощницей» или «менеджером». У нее были приятно‑округлые щеки, карамельные веснушки, ничуть не скрытые тональным кремом; уши – без проколов, что Джейкоб нашел слегка экзотичным. Она старалась сохранять невозмутимое выражение лица, но продолжала бросать на него косые взгляды, будто уже знала, как будет развиваться спектакль, но все еще получала от зрелища удовольствие. Ее губы тронула чувственная, уж слишком интимного характера улыбка, и Джейкоб мигом смекнул, что Вейкли спит с ней.
[1] Direct‑to‑video (с англ. – «непосредственно на видеокассету», также употребляется форма straight‑to‑video) – устоявшееся англоязычное выражение, используемое для обозначения категории малобюджетных либо неудачных с точки зрения кинопрокатных перспектив кинокартин. Другим случаем является выпуск картины, не планирующейся к показу на широких экранах, исключительно для домашнего просмотра. Фильмы direct‑to‑video выпускаются, как правило, без широкомасштабной рекламной кампании сразу на видеоносителе, без выхода в кинотеатральный прокат.
