Небеса моего брата

Я по этому поводу особо не переживал. Все дела проходили мимо и не касались меня по причине моего возраста и, соответственно той меры ответственности, что я располагал. Головная боль от строительства была исключительно у мамы, потом у папы, да и то, после жестких консультаций с мамой, все время обвинявшей папу в низком уровне социальной ответственности перед нашей семьей. Папа молча сносил все нападки в свой адрес и уверял, что обязательно исправится и усилит личный контроль над ходом строительства. На том все и кончалось.

Отдельного описания заслуживает отношение к моему брату в нашей школе. Тима никуда не лез, ни с кем особо не общался, не заводил друзей, и все время был задумчив. На уроках ему было откровенно скучно, на одноклассников и учителей он смотрел немного свысока, с чувством превосходства куда более развитого существа над обыкновенной и примитивной субстанцией. Преподаваемый материал он знал далеко наперед и, постоянно удивлялся тому, что многие ученики в классе не понимают того, что казалось ему слишком простым и очевидным. Дело иногда заканчивалось тем, что он просто засыпал на уроке от монотонности и рутины. Учителя делали ему замечания, но довольно не значительные, так как не хотели идти на конфликт с ребенком‑гением по причине поддержания им статистики успеваемости класса на должном уровне. К тому же, никто больше не рисковал перечить школьнику, способному, в случае негативного для него завершения контакта, изобразить преподавателя на бумаге в карикатурном виде, что когда‑то уже произошло.

Правда, не обходилось и без курьезов. Директор нашей школы очень хотела заработать дополнительные очки своему заведению за счет участия нашего Тимофея в различных олимпиадах по всем возможным направлениям. А так как это требовало затрат времени и сил, и могло отразиться на сроках сдачи заказчику очередной картины, то ни о какой дополнительной нагрузке не могло быть и речи. Мама во всем этом противилась и чинила барьеры. Директор школы, сначала упрашивала, потом уговаривала, далее дошла до крика и угроз, на что нашей мамой был задействован административный ресурс, порожденный связями во властных кругах. Опять же благодаря гениальности Тимофея. Последним предупреждением директору школы стал перевод гениального ученика в другое учебное заведение. Но до этого не дошло.

Надо заметить, что наша семья проживала на территории вполне себе рабочего района города, исторически сформировавшегося вблизи от пары когда‑то больших заводов. Предприятия и сейчас кое‑как функционировали, но былой мощью уже похвастаться не могли. Количество работающих на них людей многократно сократилось. Но общий дух остался. А потому наша мама иногда выражалась, что мы живем в плебейском гетто. Ее мнение на этот счет особенно обострялось после распространения очередных слухов о драках, преступлениях, фактах насилия над личностью или просто конфликтов в нашем районе. То кого‑то избивали в соседнем дворе, то грабили за углом дома, то у нас в подъезде соседи нашли использованные шприцы, то под нашей дверью всю ночь спал залетный выпивоха, не нашедший сил добраться до своего жилья.

Какой район, такова в нем школа, такие нравы ее учеников.

С моим братом, как правило, ребята из его и параллельных классов старались подружиться. В основном для того, чтобы списать в нужный момент или получить грамотную подсказку на уроке. Увязнуть в дружбе с ним откровенно никто не хотел. Слишком неприступен он был для всех и непонятен, одновременно. К тому же сказывалась разница в возрасте, учитывая, что Тима появился в первом классе на год раньше своих сверстников и еще один год одолел экстерном. Сам он не пытался заводить друзей, считая окружающих ребят слишком простыми до примитивности. Поэтому общался он вне школы только с родителями, дедушкой, бабушками и мной. При этом я, в его глазах, был точно таким же, как и все те, кто окружал его на уроках.

Только школа наша, с учетом района ее расположения и, как следствие, контингентом учеников, приличием не блистала. Со мной и братом учились потомки тех, кто когда‑то работал на одном из двух ближайших заводах, выпивал после смен в окрестных подворотнях, дрался на дискотеках и жил от зарплаты до зарплаты, не всегда соблюдая рамки элементарного приличия.

– Одно быдло кругом! – заявила однажды моя мама, посетив родительское собрание в нашей школе, где ее настроение изрядно подпортили не только родители моих и Тиминых одноклассников рабоче‑крестьянского происхождения и такого же мышления, но и сбор средств на помощь образовательному учреждению.

В подтверждении тому через некоторое время на моего брата обратил внимание местных хулиган, не отличавшийся примерным поведением и часто светивший свое имя в сводках школьных происшествий. Его специализацией считались драки и прочие виды силового воздействия на окружающих, естественно, прежде всего на тех, кто был младше, меньше и слабее.

Тима оказался именно из этого числа. Отставая по возрасту от своих одноклассников и, как следствие в габаритах тела и физическом развитии, он пополнил ряды тех, кому выпала участь быть оскорбленным отпетым хулиганом школы. Сначала мой брат просто попался ему на глаза, как самый маленький ростом в классе. Это уже выглядело как приманка для злодея. Потом Тимофей покорил сердце будущего обидчика своим излишне серьезным выражением лица. А дальше начались чередования подножек, тычков, толчков, подзатыльников и плевков. В холодную погоду с моего брата неожиданно слетала шапка. На льду на улице и на скользком полу в школе его обязательно толкали, ставили подножки. Когда он спускался по лестнице, то его обязательно кто‑то резко бил в спину, что мой брат летел вперед и редко избегал болезненного падения. Наконец в школьном туалете его прилично поколотили, разбив при этом губу, нос, оторвав пару пуговиц на пиджаке, порвав рубашку и оставив на его лице пару ссадин.

Тима негодовал, плакал, возмущался. Причина конфликта была ему не ясна, как он не пытался понять. Это узел он не мог разорвать, а потому впервые в жизни судьба повернула его лицом к реальности. Он оказался не готов. Его персональный мир, наполненный искусством, талантами, способностями и гениальностью, к тому же насыщенный опекой, треснул при столкновении с простым и понятным всем остальным препятствием. И это была такая жизнь. Жизнь в гетто. Учеба в самой простой школе рабочего района с детьми, что вышли из этого же гетто. Но мозг Тимофея, награжденный и, одновременно, испорченный его уникальностью и особенностью, никак не давал ему понять обычной плоскости того бытия, что жило своей жизнью за пределами его собственного мира.

– Он к жизни не приспособлен! – резюмировал дедушка, первым разобравшийся в ситуации.

– Я к директору пойду! – плакала наша мама, глядя на подсохшую ранку на нижней губе моего брата.

Когда меня так однажды побили на улице, она так не переживала. Более того, даже не обратила внимания, завершив беглый осмотр огромного синяка под моим глазом фразой:

– Скоро заживет!

– Тимофей ничего не знает о жизни. Он ничего не умеет! – не унимался дедушка, глядя на маму. – Ты его в кокон посадила и с рук кормишь. Он изолирован тобой со всех сторон. Не умеет отличать черного от белого. Он не видит элементарной опасности перед собой. Он не знает даже, как убежать, когда этого требует обстановка. Как же он будет дальше жить, когда взрослым станет.

Если честно, то я тут особо не отличался от брата. Как поступить в той ситуации, когда тебя начинают оскорблять, толкать, пинать или сразу бить, я не знал. Тима не знал этого совсем. Впрочем, ситуация начала сдвигаться в сторону нашего приспособления к опасности благодаря эмоциональному переутомлению моего брата. Как сказал потом врач, к которому мы обратились:

– Дайте ему отдохнуть. Он просто устал. Учеба, нагрузки, количество уроков.