Небеса моего брата

Тима был не таким. Ростом почти с меня он явно доминировал в физическом развитии, чем постоянно пользовался, откуда‑то переняв привычку издеваться надо мной. Если раньше это касалось только лишь его умственного превосходства, то теперь он глумился надо мной, применяя силу. Мог скрутить меня прямо в коридоре нашей квартиры или уложить на лопатки, причем именно в тот момент, когда мне абсолютно не хотелось бороться с ним. Мог вывернуть мне руку до такой степени боли, что мне ничего не оставалось, как выполнить то, что он от меня хотел. Мог дать мне простую и обидную оплеуху и убежать от меня так быстро, что шансов догнать его у меня не было никаких. Так он стал для меня еще и врединой, что я постоянно подчеркивал, общаясь с ним или разговаривая о нем с родителями.

И, тем не менее, я оставался старшим братом и в мои обязанности входил присмотр за Тимой, его опека и охрана. В то же время, не смотря на невероятно раннее умственное и добытое трудом физическое развитие, он оставался ребенком, а потому мог вполне пошалить, поиграть и даже заиграться. Так и случилось в тот день, когда мы выбежали с ним во двор. Он отправился на детскую площадку к своим ребятам, а я побежал домой к другу в надежде хоть сколько‑нибудь времени провести вдали от брата и маминых указаний, непременно касавшихся своей сутью нашего Тимы. Когда я удалялся по дорожке, он уже не смотрел в мою сторону. Он переключился на веселую игру своих друзей и влился в нее почти сразу, еще до того, как я успел добежать до дверей нужного мне подъезда.

 

 

Глава 2

 

Край пропасти

 

С Митрохой, так звали моего друга, мы заказали пиццу с доставкой на дом и всецело погрузились в наши с ним разговоры на простые житейские и подростковые темы, плавно переключившись на компьютерную игру, затянувшую нас в себя до самого вечера.

Мама мне сегодня не звонила. Не позвонила она ни разу. Совсем. Ни через полтора часа, ни через два. Я не был этому удивлен. Обычно ее финишный звонок в те дни, когда я не был дома, происходил ближе к девяти часам вечера. Это было простое и понятное всякому напоминание о том, что надо возвращаться с прогулки. Предыдущие звонки были контрольными. Обычная родительская опека и забота. Но на этот раз я обратил внимание на время лишь тогда, когда телефон моего друга стал издавать сигналы входящего звонка и сообщать на экране, что его голос хочет услышать его мама. Пока Митроха говорил, я заметил стрелки на часах в районе пятнадцати минут десятого вечера.

– Ого! – тихо буркнул я, оценив отсутствие внимания ко мне со стороны родного дома.

Меня никто еще не позвал, не напомнил о позднем времени. Свобода как‑то неожиданно затянулась. На полчаса, пока на полчаса. Это не долго. Возможно, обо мне позабыли на какое‑то время. Увлеклись. Пришел какой‑нибудь новый заказчик портрета к Тиме. Идут переговоры. Все заняты. Обо мне вспомнят, но чуть позже.

– Мои к десяти подъедут, – произнес мой друг, положив телефон.

– Доигрываем, и я ухожу, – ответил ему я, прекрасно понимая, что после моего ухода Митрохе предстоит помыть посуду, что‑то убрать и выполнить какие‑то еще мелочи по дому, чтобы с доблестью и чувством выполненного долга встретить родителей.

Минут через двадцать я уже подходит к нашему дому. Едва миновав ту самую детскую площадку, на которой днем оставался с друзьями мой брат, я заметил, что в окнах нашей квартиры совершенно нет света. Было удивительно. В это время обычно все уже дома. Последним приходил по выходным дня я с прогулок. Ну ладно. Нет, так нет. Я спокойно вошел в квартиру, снял с себя и повесил на крючок куртку, положил на полку шапку, и едва не споткнулся о кем‑то оставленную и не убранную на место обувь. Это было не по‑нашему. Мама в нашей семье – это настоящий блюститель чистоты и порядка. А тут целая пара обуви выглядела не просто оставленной, а брошенной на произвол судьбы. Я не особо возмутился по данному поводу. Но, скользнув взглядом по полу, увидел на нем раскиданные тапочки папы, мамы и те, которыми пользовались, попадая к нам в квартиру, дедушка и бабушка.

Я прошел на кухню. Вопреки существующему у нас в семье порядку, занавески в темное время суток не были задернуты. Темная зимняя ночь проникала в помещение. Я не стал их трогать. На столе стояла початая бутылка воды, что обычно покупается в магазине и хранится в холодильнике. Я как раз хотел пить и пытался ее найти. Попил, поставил. Задумался, не хочу ли я есть. Пробежал глазами по полкам с продуктами, остановился на сковороде, потом на кастрюле, но так ничего из этого и не взял. Зачем? Скоро появится мама и всех нас покормит. Если остальные уже сыты, так поели где‑нибудь у бабушки, то меня покормят персонально. Ничего не обычного. Только почему в коридоре обувь раскидана, и бутылка с водой стоит на столе с отвинченной пробкой?

На какое‑то время я погрузился в свои дела, пока вновь за чем‑то не зашел на кухню. Краем глаза я зацепил еще одну необычную вещь. На подоконнике лежала распахнутая настежь коробка, которая обычно хранилась где‑то в шкафу и содержала в себе всевозможные лекарства, порошки и капли медицинского назначения. Домашняя аптечка и только. Но почему она была так оставлена? Крышка от нее отдельно. Внутри явно что‑то искали. Привычный порядок, созданный нашей мамой, был нарушен. В лекарствах рылись, ковырялись, делали все в спешке. Кому‑то стало плохо?

Я нахмурился. Нужно было позвонить кому‑нибудь из взрослых. Узнать, в чем было дело и что произошло у нас? Телефон в кармане куртки на вешалке. Я пошел за ним. На обратном пути, на ходу тыкая пальцами по экрану, я оказался в той комнате, что обычно использовалась нами в качестве мастерской моего брата. Сейчас здесь тоже было как‑то не так. Присутствовал беспорядок. У Тимы такого, да еще называемого творческим никогда не было. Мама смотрела за ним. Эта комната была всегда такой же чистой, как вся квартира. Но сейчас!

На диване не было пледа. На полу валялись подушки. На паласе присутствовали следы обутых ног. Я посмотрел в коридор. Оказывается, точно такие же отпечатки были оставлены и на полу в коридоре до самой двери, но я их не заметил. Что за спешка? Аптечка? Вода в бутылке за пределами холодильника? Разбросанная обувь в прихожей? Отсутствие людей вот уже несколько часов. Стемнело давно, а шторы до сих пор не задернуты?

Что‑то внутри у меня сжалось, почувствовалось волнение. Я уже готов был услышать гудки телефона деда в трубке, надеясь, что он как самый взвешенный человек в нашей семье, ответит мне на возникшие вопросы или сразу расскажет все так, что мне уже нечего будет спросить. Это конек нашего дедушки. Он все говорит с той подробностью, которая на корню уничтожает возникновение встречных вопросов.

Входная дверь начала открываться. После некоторой возни на пороге появилась необычно сгорбленная бабушка. Я не сразу узнал ее. Она почти задом вошла в квартиру и села в прихожей. В свете лампы я не сразу узнал ее и едва не принял за кого‑то другого. Как будто это моя бабушка, но одновременно и не она. При этом дверь оставалась прикрытой. Как я понял, следом должен был войти дедушка. Но тот задержался на лестничной клетке и возился там, судя по звукам, и никак не переступал порог. Я пробежал глазами от бабушки до двери, потом обратно. Изменений не происходило. Мои вопросы оставались вопросами.