Невинная для разбойников
– Такая спелая, – жадно прошептал он и ткнулся жирными губами ей в шею. – Так жаль времени. Я бы объездил тебя уже пару разиков. Глядишь, к венчанию ты бы была уже готова. А там и для королевского родича расстаралась бы. А то жмешься, как монашка… Давай, моя милая, приподними подол. Хочу посмотреть на твои хорошенькие ножки. А там и повыше погляжу. И потрогаю. Такой сладкий пирожок.
Оливия замерла, как птичка, попавшая в силок.
Теперь герцог вызывал отвращение. Его голос, его манеры, его липкий взгляд и жадные руки.
Как она ни пыталась приучить себя к мысли, что это ее будущий супруг и она обязана почитать его… Но то, что он говорил… И про своих подружек‑горожанок, и про королевского родича! Она же его невеста и даст согласие на брак перед богом!
А герцог, этот ужасный человек!
Господи помилуй, он собирается подложить ее этому приезжему племяннику короля! Под чужого мужчину собственную супругу! Позор!
И главное, она абсолютно бессильна!
Оливия прикусила пухлые губы. Чтобы не закричать, потому что рука герцога по‑хозяйски проникла под юбку и погладила бедро, а потом двинулась наверх. Ткнула грубо пальцами между ног и ловко раздвинула бедра.
– Нет! Ваша светлость! Нельзя!
Что же делать?!
3.
Позвать на помощь? Но кто ей поможет? Охране платит Арчибальд, они даже не подумают заглянуть в карету.
А слуги? Слуги все равно не помогут, только потом будут потешаться над новой хозяйкой. Мол, хозяин захотел взять, что ему причитается, и в своем праве. Но что‑то нужно было делать! Потому что отвращение к герцогу побеждало внутри желание остаться правильной девушкой!
– Ваша светлость, перестаньте! Не позорьте себя, – Оливия наконец нашла слова для возражений. – Знатность вашего рода… Невеста должна быть невинной!
– К дьяволу мой род и твою невинность! Все будет честь по чести – свадьба, пир, платья. Давай, персик, не жмись, облегчи мои страдания! – продолжил напирать герцог. – Нам предстоит такая долгая дорога, а ты пахнешь так сладенько, и уверен, что там… – герцог прихватил ее за бедро сильнее и двинул рукой вверх, сминая толстую ткань, – там для меня все готово. И ты уже вся мокренькая. Святой отец – мой давний приятель. А с брачными простынями мы что‑нибудь придумаем. Подумаешь, невидаль… Зато дорога вмиг станет нескучной. Научу тебя парочке фокусов.
Герцог навалился на Оливию, жамкая ее грудь через плотный корсет, а потом впился губами в аппетитное полукружие. Глаза у него стали совсем мерзко‑масляные, а дыхание хриплым и тяжелым.
– Нет, до венца нам нельзя, ваша светлость! Я порядочная девушка! Вы, как жених, давший слово моему отцу, клялись доставить меня к аналою нетронутой! Прекратите! – Оливия плакала, тонкие дорожки слез пролегли по ее щекам, но герцог ее не слышал – наваливался сильнее и уже раздвинул ногой ее плотно сомкнутые колени. Лопнула тесемка на корсете, прическа растрепалась.
От ужаса Оливия обмерла, как дикий зверек от грозы. Она не знала, что делать: с одной стороны, герцог и так получит ее после алтаря и венчания, с другой – неприязнь к этому человеку с жирными губами и жадными руками пересиливала чувство долга. Единственное, что она знала точно – жених будил в ней только отвращение и ни капли любви.
– Прекратите! – не крик, а шепот.
Рука герцога проникла туда, где Оливию еще никто и никогда не трогал, не считая монахинь, что подтверждали ее целомудрие. Жадно сжала пальцы и надавила ребром, причиняя боль.
– Нет, сладенькая, задирай юбку, я достаточно терпел! Раздвигай‑ка ножки, а то возьму тебя как крестьянскую девку – сзади, – герцог навалился еще сильнее, но тут карета внезапно дернулась и встала как вкопанная.
Герцог не удержался на сиденье и повалился вперед, на стенку, разделяющую пассажиров и кучера. Ударился локтем, вскрикнул от боли и ярости и сразу же заорал:
– Какого черта там происходит! Запорю!
Оливия вжалась в сиденье, благодаря бога за то, что ее мучения откладывались. Ее отдали настоящему чудовищу – мерзкому и похотливому. И никакие замки с богатствами теперь не в силах это изменить!
– Неужели я сам должен править этими чертовыми лошадьми! Кого я спрашиваю? Оглохли?!
Герцог, как был в расстегнутом камзоле, решительно распахнул дверь кареты и хотел уже выбраться наружу, но внезапно остановился и подавился собственным криком.
Захрипел и подался назад еще резвее, чем до того пытался выйти.
Потому что ему в грудь многозначительно упиралось острие короткого меча. Не такого нового и блестящего, как у охранников, но уже испачканного в чужой крови.
Вслед на мечом показалась рука в перчатке, его державшая, а потом и сам гость.
Высокий и очень широкоплечий – узкая дверца кареты явно была ему мала.
Длинноволосый, загорелый брюнет, по виду южанин, по‑хозяйски оглядел содержимое кареты, многозначительно осмотрев все – от потерявшего дар речи белого от страха герцога до ослабленного корсета Оливии, который теперь не поддерживал ее высокую грудь, а находился несколько ниже, не скрывая от любопытного взгляда ничего.
Черноволосый оскалился довольно, словно волк, и крикнул кому‑то снаружи:
– Повезло, парни. Мы взяли большой куш. Тут какой‑то облезлый надушенный козел, но с ним такая птичка, которой не постесняются и в королевском замке. Хороша, чертовка!
Снаружи захохотали на разные голоса.
– Да как вы смеете… – начал герцог, но острие меча снова приподнялось вверх, а черноволосый перестал улыбаться.
Его лицо сразу стало жестким и недобрым. Обозначились острые скулы, и стал виден старый шрам под челюстью.
– Смею, чучело! – рыкнул он. – Еще как смею! А сейчас вытаскивай сюда свою жирную задницу, и без глупостей, а то живо кишки выпущу. – И закончил еще мрачнее: – Вылезай, посмотрим, что ты за гусь. И стоит ли тебя ощипывать. Или можно сразу насадить на вертел.
Оливия, пока герцог выбирался из кареты на дрожащих студнем ногах, успела кое‑как поправить платье и даже накинуть обратно фату.
И затаилась как мышь, надеясь, что о ней забудут. Хотя какое там… Это же наверняка разбойники, про которых так много рассказывали купцы.
В окрестностях замка де Соль лихие люди не шалили – все‑таки батюшка, несмотря на возраст, не забыл, с какой стороны держаться за меч, да и слуги у них были не слабыми мужчинами, а вот дальше, в глуши баронских земель, кто только не промышлял…
