Никому не нужные люди
– Хорошо, за это прощаю. Условно‑досрочно.
Всё хочу спросить, как выпускница юридического факультета оказалась в серых отрядах, но не решаюсь. О таком не говорят.
– Мокрида, а что вчера было?
– Это у тебя надо спросить, – пожала плечами блюстительница нашего здравия. – Мы с Трэком мирно заселялись. Спускаемся к ужину, а ты сидишь, один, но уже в хорошей кондиции. Пялишься в пустую кружку и воешь песню про черную птицу. Причем воешь в буквальном смысле. Ты что, совсем правила забыл?
Вопреки расхожему мнению и многочисленным легендам о буйных кабацких кутежах наемников, не вяжущие лыка бойцы серых отрядов встречаются на чаще, чем високосный год. Дело не в нашем высокоморальном облике, а в чистом расчете. Для человека, чья жизнь и благополучие напрямую зависят от способности быстро подняться и крепко держать оружие, смышлености и ловкости, бессознательное состояние недопустимо. Пока лежишь на солнце пьяный, легко прощелкать выгодный контракт и будешь потом сосать лапу в безмонетный сезон, или браться за совсем уж гнилые дела. А когда работаешь в команде, и необходимость куда‑то бежать, соображая на ходу, может возникнуть в любую минуту, мало кто будет рад валяющемуся сосиской соратнику. Правила наемников возникли не по чьей‑либо прихоти. Тот, кто ими пренебрегает, в серых отрядах надолго не задерживается. Да и в жизни тоже.
Но я‑то вчера… И главное, по какому поводу сорвался. В дом родной вернулся, память о прошлом одолела. Думать меньше надо! Обо всяких давно минувших переживаниях. Как же, право, стыдно.
– Больно? – деловито спросила Мокрида. – Где?
– Исключительно в области совести.
– Значит, еще не отмерла. Рука, кстати, как? Дай посмотрю.
Ничего приятного в том, что тебе гнут, крутят и растягивают некогда сломанные пальцы нет, но после такой процедуры у Мокриды моя несчастная лапа начинает действовать гораздо лучше. А удовольствие подобное мне перепадает не так чтобы сильно часто. В общем, стоит потерпеть.
– А Трэка почему не видно? – спрашиваю я. И отвлекусь разговором, и информацию получу, потом время терять не придется. Делать несколько дел сразу – непременное умение наемников.
– Он в церковь пошел.
– В какую церковь?
– В обычную, – фыркнула Мокрида. – В храм божий. Ты бородача дольше меня знаешь, не в курсе, что он верующий?
В курсе, чуть ли не с первого дня знакомства в курсе. Скаегеты все верующие, только в храмы ортодоксальной церкви не ходят, у них в общинах свои. Это данный народ и определяет. Трэкул же сын Стензальта… За недостойное поведение ругает так, что хоть в лес беги, а вот безверием нашим ни разу не возмутился, о грехах не рассуждает, карами божьими не грозит, даже в церковь ходит так, будто это никого кроме него не касается. Но ведь это действительно так.
– Ну вот, так‑то лучше будет, – Мокрида напоследок погладила мою руку большими пальцами. – Давно бы уже сходил к хорошему костоправу и не мучился.
– Ключевое слово – к хорошему. Где такого сейчас найдешь?
– Ты еще посетуй на дороговизну на рынке и скажи, что раньше такого не было. Ворчишь, как старый дед. По‑моему, ты просто боишься врачей.
После того живодера, что правил мне пальцы в детстве, не только бояться будешь…
– Просто не люблю чувствовать себя больным.
– Сольв, это твое дело, но если однажды рука подведет тебя в бою…
– Похороните меня на высоком холме. Под правую руку положите верный меч, под левую – гитару, а на грудь стопку неизданных рукописей.
– В таком случае, – серьезно сказала Мокрида, – мой гроб будет по края засыпан театральными программками и всяческой цветной стеклянной чепухой.
– Что ж, по крайней мере, у нас будут веселые похороны.
В Туманном Озере нас встречал сам Ахиней, дядин денщик. Имя подлинное, закрепленное во всех документах. Родители хотели назвать отпрыска позатейливее, вот и отыскали в книге красивое слово. Жил бы мужик в своей родной глухой деревушке, и горя бы не знал, был бы уважаемым человеком. Но природная бойкость нрава и любознательность завели его на флот, а потом и на адмиральский флагман. И стал там Ахиней главной достопримечательностью. Был он, как уже сказано выше, любознателен, смышлен, исполнителен, с охотой брался за всякое хорошее дело, потому‑то его часто поощряли и ставили в пример. А как громко и с пафосом произнесут имя отличившегося, тут же в строю раздаются неуставные смешки – молодые офицеры, а то и матросы, кто шибко грамотный, удержаться не могут. И такое нарушение дисциплины не где‑нибудь, а под адмиральским вымпелом!
Когда дядя уходил с флота, он забрал Ахинея с собой. Знал: приемник на адмиральской должности такого рядом не потерпит, мигом загонит ни в чем не повинного моряка ниже трюма. А Ахинею что – в денщики так в денщики, на сушу так на сушу, главное при деле быть.
Встречая нас, Ахиней довольно улыбался. Он любит, когда приезжают гости. Но к его великому расстройству, такое в Туманном Озере случается не часто.
Дядя стоял в галерее, продолжая ряд семейных портретов. Типичный Лусебрун – крепкий, горбоносый, смуглый. Полная мне противоположность. И в смысле внешности я подвел семью.
Хорошо, что прочие родственники не соизволили явиться. Хотя нашими семейными сборищами заправляет тетушка Марджери. А я во время нашей прошлой встречи, когда она в очередной раз завела речи о моем долге продолжить славный род Лусебрунов, спросил, устроит ли семью бастард. Если да, то меньше чем за год обеспечу. После чего тетушка обозвала меня окончательно испорченным мальчишкой и всякое общение прекратила. Второй месяц уже держится.
Дядя был одет в адмиральскую форму, только без наград и регалий. Он так нарядился не для того, чтобы впечатлить наемников, всегда в ней ходит.
Трэк в качестве приветствия только мотнул своей бородищей. Но Мокрида‑то, Мокрида! Какой исполненный изящества реверанс, какой трепетный взгляд из‑под опущенных ресниц! Если только она вздумает окрутить дядю… Я не буду иметь ничего против.
Однако старый альбатрос почему‑то не стал распушать перья перед нашей красавицей и умницей. Во время приветствия и знакомства торчал неподвижно, словно деревянная фигура, некогда украшавшая нос его корабля, потом, во время обеда, так же скованно сидел за столом. В ответ на учтивые речи Мокриды цедил что‑то чуть ли не сквозь зубы. Даже обидно стало за нашу целительницу.
